Наш Современник, 2004 № 02 - [44]

Но и после Манифеста террористы продолжали убийства, ибо им были нужны не свободы и не конституционная монархия, а ее свержение. Лишь суровыми мерами, включая смертную казнь за террор, Столыпину удалось навести порядок; в 1905—1913 годы было казнено 2981 террористов, экспро­приаторов и убийц, в среднем 331 за год***. (Жертвами террористов тогда же стали около 17 000 человек: полицейских и чиновников, в том числе генерал-губернатор Бобриков в Финляндии, московский генерал-губернатор Вел. Кн. Сергей Александрович, градоначальник С.-Петербурга В. Ф. фон дер Лауниц, министр внутренних дел фон Плеве. Была взорвана дача премьер-министра П. А. Столыпина.)

При этом выявилась простая истина: проводившиеся реформы, наделяя недовольные слои все большими свободами, не стремились направить активность новых общественных сил в конструктивном направлении. Отчасти это было свойственно уже реформам Александра II: характерно возникновение первых революционных организаций как раз в ту эпоху. То есть введение политических свобод само по себе не решает проблем, а может их даже обострять и поощрять революционеров к новым требованиям.

Либералы требовали “народного представительства”, но его структур, естественно выраставших из русской жизни, не было создано. Такой струк­турой могло стать земство. Но оно было заражено либеральной оппозиционностью и поэтому тормозилось властью, что, в свою очередь, усиливало оппозицион­ность... Либералы не интересовались русской традиционной “демократией снизу” Московской Руси, разрушенной Петром I, а лишь копировали западный парламентаризм — партийную “демократию сверху” (закулисно манипули­руемую финансовой властью). Верховное же чиновничество в основном не желало никаких перемен и тоже не думало о русских традициях самоуправ­ления.

А ведь народ обнаружил в себе немалую положительную силу: стихийно возникшие черносотенные организации — “Русская монархическая партия”, “Союз русского народа”, “Русский народный союз имени Михаила Архангела”, “Союз русских людей”, “Священная дружина” и другие — были народным ответом на “первую революцию”, попыткой возродить известные в русской истории примеры низового (по В. О. Ключевскому: “черных”, то есть неслу­жилых сословий) сопротивления враждебным силам. В “Руководстве монар­хиста-черносотенца” говорилось: “Враги самодержавия называли “черной сотней” простой, черный русский народ, который во время вооруженного бунта 1905 года встал на защиту самодержавного Царя. Почетное ли это название, “черная сотня”? Да, очень почетное. Нижегородская черная сотня, собравшаяся вокруг Минина, спасла Москву и всю Россию от поляков и русских изменников”*. Лозунг черносотенцев был — “Православие, Самодержавие, Народность”.

В черносотенном движении начала XX века приняли участие миллионные народные массы, его поддерживали многие известные духовные лица, деятели культуры, ученые, как, например, будущий Патриарх Тихон, архиепископ Антоний (Храповицкий — будущий первоиерарх Русской Зарубежной Церкви), прот. Иоанн Восторгов, идеолог монархии Л. А. Тихомиров, историк Д. И. Ило­вайский, академики А. И. Соболевский, К. Я. Грот, Н. П. Лихачев, Н. П. Кондаков и др. Даже если не все они формально входили в те или иные черносотенные организации, они были единомысленны с ними в словах и делах. Государь Николай II приветствовал черносотенцев как верных монархистов.

Однако в целом эта огромная народная сила не была востребована и политически облагорожена верхним бюрократическим слоем для организации лучших сил народа на государственном уровне как образец общественного поведения. Бюрократия часто даже старалась притеснять черносотенное движение, запрещая собрания и шествия, налагая штрафы и поощряя наиболее покладистых деятелей; это вело к соперничеству за лидерство, к розни и расколам. В свою очередь, некоторые руководители черносотенцев в своей критике правящей бюрократии проявляли усердие не по разуму и невольно, справа, способствовали революции (это отмечал И. А. Ильин). В результате эта стихийная сила православного народа оставалась самодеятельной, политически непрофессиональной и неспособной переломить огромное общественное влияние еврейской печати и “Ордена русской интеллигенции”. Разумеется, эта печать постаралась превратить само название черносотенцев в бранное слово, искажая его смысл, приписывая им погромы, мракобесие, некультурность и т. п.

Политическими свободами и думской трибуной во всероссийском масштабе (благодаря все той же печати) воспользовались в основном много­численные разрушительные партии, из которых наиболее влиятельной стала основная в “ордене” партия “Народной свободы” (конституционные демократы — кадеты). Все эти партии использовали свободу не для того, чтобы вместе с верховной властью способствовать государственному строительству, а чтобы эгоистично бороться за власть. Этому способствовало избирательное право, более либеральное, чем в некоторых западноевропейских странах того времени. Так, из 478 мандатов первой Думы кадеты получили 179, партии националов-автономистов — 63, левые “трудовики” — 97, социал-демо0