Наш Современник, 2004 № 02 - [24]

Покончив с едой, Костя отправился в путь. Хозяева хаты не удерживали его — ночью могли нагрянуть с проверкой полицаи. В околотке уже появились такие — шныряли по дворам с черными повязками на рукавах, тащили все, что попадалось им на глаза. Старик вынес из сеней поношенный, залатанный на локтях пиджак, велел Косте надеть его. Старуха положила в котомку полкраюхи хлеба, помятую с боков металлическую флягу с травяным отваром, наказала строго: “Снадобье это пей обязательно. Как используешь его — так и поправишься”.

Старик проводил Костю до леса, повторил то, что уже говорил в хате: “Ступай по опушке леса до реки — примерно километров семь. Увидишь мосток из жердей — перейди на другую сторону. Однако в деревню, что на пригорке, не заходи: колхоз тот считался зажиточным — наверняка там немцы обосновались. Пройди вдоль берега еще километров пять — увидишь хутор, примерно такой, как наш. Постучи в хату, где крыша из дранки, скажи, что прислал тебя Иван Русак. Люди там надежные, примут тебя... Ступай, сынок. С Богом”.

Так началась для брата эпопея блужданий по белорусским лесам с редкими заходами в свободные от присутствия оккупантов деревни и хутора, где как бы своеобразным паролем служили имена “надежных” людей, от которых он получал не только существенную помощь в виде доброй краюхи хлеба, но и ценные советы, что помогали ему в течение нескольких месяцев оставаться свободным. Так, в сенокосную пору Костя по совету одного из таких надежных людей шел по проселочным дорогам с граблями за плечами. Если кто и останавливал из любопытства незнакомого сельчанина в разно­шенных лаптях, в надвинутой до бровей соломенной драной шляпе — никаких сомнений от услышанного от него: “Батрачу на соседнем хуторе. Сеновать иду” — ни у кого не возникало. А в пору сбора грибов в руках у брата была плетенная из прутьев корзина. Он оброс, почернел, похудел еще больше, теперь вряд ли кто узнал бы в этом бородатом доходяге того щеголеватого моряка, который однажды прекрасным осенним днем появился в моей школе. Он упорно шел и шел к фронту, а тот отодвигался от него все дальше и дальше. В селениях, где Костя бывал, ходили разные слухи — что немцы уже якобы дошли до Москвы, и теперь там идут бои за каждый дом, что и Ленинград тоже вот-вот сдастся. Этому не хотелось верить, однако в сердце росла тревога. Ночами, лежа где-нибудь в стогу или в заброшенной полураз­валившейся “пуне”, с беспокойством думалось о родном доме, где хозяйничали теперь оккупанты, об оставленных в нем молодой жене и маленьком ребенке. (Костя еще до войны успел жениться и обзавестись дочерью, которой, в свойст­венном ему романтическом порыве, дал красивое чужеземное имя — Гренада. Тогда шла война в Испании, названия многострадальных испанских городов были у всех на слуху. Появилось стихотворение Светлова с анало­гичным назва­нием, песня на его слова доносилась в летние вечера с патефон­ных пластинок из всех окон поселка.) Беспокоила также судьба матери, сестры, братьев.

Однажды возле деревни Немойты Костя встретил работающего в поле парня и по каким-то неуловимым признакам определил в нем своего “собрата”-окруженца. Парень копался в земле, вытаскивал с грядок брюкву, обрубая секирой ботву, бросал корнеплоды в корзину. “Эй, товарищ, — позвал его Костя, подходя ближе, — я ведь не ошибся — ты действительно товарищ?” — “Ну, положим, не ошибся, — сказал, распрямляясь, парень и внимательно оглядел Костю. — А ты кто и куда направляешься?”

Костя коротко рассказал о себе, спросил, не знает ли тот, как обстоят сейчас дела на фронте и где он теперь, этот фронт?…

Нет, ответил парень. Ему ничего, к сожалению, неизвестно. Болтают люди разное, но все, что ни говорят, на его взгляд — больше выдумка, чем правда. Он еще раз внимательно оглядел Костю, спросил с невеселой усмешкой: “Думаешь, доберешься до своих в таком обличье? Зима не за горами — или замерзнешь где-нибудь в сугробе, или зверь в лесу поломает, или немцы прихлопнут. Они, фрицы, тут то и дело по деревням да по хуторам шастают — то на машинах, то конные. Знаешь, — добавил, вздохнув, — у меня вначале тоже все мысли были своих догнать, да вот пришлось с этим погодить. Как-то провалился в болото, лихорадку подцепил, еле очухался. Теперь вот в батраках хожу. Немножко выправлюсь — пойду тоже... Слушай! — встрепенулся парень, — хочешь, я и тебя пристрою? На этом же хуторе требуется в один дом работник. Старик там недавно помер, бабка с тремя детьми осталась. Хозяйство в запустение приходит... Давай, друг, соглашайся. Зиму как-нибудь перекантуемся, а поближе к теплу вместе двинем. Вдвоем-то сподручнее будет”.

“Спасибо, Миша, — поблагодарил его Костя (парень назвался Михаилом Репиным), я все-таки пойду. Надеюсь, что еще до сильных морозов успею догнать своих. Не обижайся. Если позволишь, возьму у тебя несколько брюквин…”

Так они расстались и не думали, не гадали тогда, что доведется им встретиться еще раз и даже некоторое время воевать бок о бок с фашистами. Но это еще случится не скоро, это еще будет впереди, а пока Костя по-прежнему шел от деревни к деревне, от хутора к хутору, и путь у него был один — на восток.