Наш Современник, 2003 № 03 - [3]

“Все мне нравилось в Дидро, даже его горячность, — писала Екатерина Романовна. — Его искренность, неизменная дружба, проницательный и глубокий ум, внимание и уважение, которые он мне всегда оказывал, привязали меня к нему на всю жизнь. Я оплакивала его смерть и до последнего дня моей жизни буду жалеть о нем. Этого необыкновенного человека мало ценили; добродетель и правда были двигателями всех его поступков, а общественное благо было его страстною и постоянною целью”.

Дидро запечатлел в своих сочинениях портрет Дашковой и ее нравствен­ный облик: “...я провел с ней в это время четыре вечера, от пяти часов до полуночи, имел честь обедать и ужинать... Княгиня Дашкова — русская душой и телом... Она отнюдь не красавица. Невысокая, с открытым и высоким лбом, пухлыми щеками, глубоко посаженными глазами, не большими и не маленькими, с черными бровями и волосами, несколько приплюснутым носом, крупным ртом, крутой и прямой шеей, высокой грудью, полная — она далека от образа обольстительницы. Стан у нее неправильный, несколько сутулый. В ее движениях много живости, но нет грации... Печальная жизнь отразилась на ее внешности и расстроила здоровье. В декабре 1770 года ей было двадцать семь лет, но она казалась сорокалетней... Это серьезный характер. По-французски она изъясняется совершенно свободно. Она не говорит всего, что думает, но то, о чем говорит, излагает просто, сильно и убедительно. Сердце ее глубоко потрясено несчастьями, но в ее образе мысли проявляются твердость, возвышенность, смелость и гордость. Она уважает справедливость и дорожит своим достоинством... Княгиня Дашкова любит искусства и науки, она разбирается в людях и знает нужды своего отечества. Она горячо ненавидит деспотизм и любые проявления тирании. Она имела возможность близко узнать тех, кто стоит у власти, и откровенно говорит о добрых качествах и о недостатках современного правления. Метко и справедливо она раскрывает пороки новых учреждений...”.

Серьезные и достаточно откровенные беседы, которые они вели, и дали основание Дидро написать о ней вышеприведенные строки. Они обсуждали важные общественные вопросы, порой вызывавшие споры. Дашкова описывает один из таких вечеров, когда Дидро “коснулся рабства наших крестьян”.

Екатерина Романовна утверждала, что душа у нее “не деспотична”: она установила в своем орловском имении управление, сделавшее крестьян счастливыми и богатыми и оградившее их от ограбления и притеснений мелких чиновников.

На вопрос Дидро, что если бы крестьяне были свободны, то они стали бы вследствие этого богаче, Дашкова ответила: “Если бы самодержец, разбивая несколько звеньев, связывающих крестьянина с помещиком, одновременно разбил бы звенья, приковывающие помещиков к воле самодержавных государей, я с радостью и хоть бы своею кровью подписалась бы под этой мерой. Впрочем, простите мне, если я вам скажу, что вы спутали следствия с причинами. Просвещение ведет к свободе; свобода же без просвещения породила бы только анархию и беспорядок. Когда низшие классы моих соотечественников будут просвещены, тогда они будут достойны свободы, так как они тогда только сумеют воспользоваться ею без ущерба для своих сограждан и не разрушая порядка и отношений, неизбежных при всяком правлении”.

Это мудрое и пророческое (как мы теперь видим) высказывание Дашковой вызвало восхищенное восклицание Дидро: “Какая вы удивительная женщина! Вы переворачиваете вверх дном идеи, которые я питал и которыми дорожил целых двадцать лет!”.

Духовный контакт с Дидро продолжался у Е. Р. Дашковой и в переписке. В 1773 году Дидро приехал в Петербург и писал сердечные письма Дашковой в Москву. В Париже они еще раз встретились во время второго заграничного путешествия княгини.

В Женеве Дашкова общалась с Вольтером: она навещала его по утрам и беседовала с ним вдвоем: “В эти часы он был совершенно другим, и в его кабинете или в саду я находила того Вольтера, которого рисовало мне мое воображение при чтении его книг”.

В Эдинбурге Дашкова познакомилась со многими профессорами универ­ситета, в котором учился ее сын: “...людьми, достойными уважения благодаря их уму, знаниям и нравственным качествам. Им были чужды мелкие претензии и зависть, они жили дружно, как братья, уважая и любя друг друга, чем доставляли возможность пользоваться обществом глубоких, просвещенных людей, согласных между собой; беседы с ними представляли из себя неисчерпаемые источники знания”.

В Дублине Дашкова часто ездила в парламент “слушать ораторов”.

В Италии она “накупила старинных эстампов первых граверов, дабы по всей коллекции проследить развитие этого искусства вплоть до настоящей степени совершенства”.

В Вене на обеде у князя Кауница разговор зашел о России и о роли Петра I, которому “русские всем обязаны, так как он создал Россию и русских”. Дашкова отрицала это и высказала мнение, что эту репутацию создали Петру I иностранные писатели, жившие в России, и “они из тщеславия величали его создателем России, считая и себя его сотрудниками в деле возрождения России”. “Задолго до рождения Петра I, — утверждала княгиня, — русские покорили Казанское, Астраханское и Сибирские царства, Золотая Орда была побеждена русскими... Наши историки оставили больше документов, чем вся остальная Европа, взятая вместе”.