Наш добрый друг - [5]

Шика Маргулис порылся в карманах, достал оттуда сухарь и, поклонившись четвероногому другу, протянул гостинец:

– Пожалуйста, угощайся, дорогуша. Извини, конечно, что так скупо. Остаток солдатского неприкосновенного запаса. В Московском цирке я постараюсь тебя кормить получше.

– Глянь, какой ловкий! – сверкнул глазами Васо. – Он его уже в цирк забирает! Думаешь, даром, без магарыча мы тебе такого пса и отдадим?

– Глупенький ты мой! Кто говорит, что я его заберу у вас без магарыча? – перебил его циркач. – После войны, живы будем, затащу тебя в «Арагви» – может, слыхал когда-нибудь о таком нашем московском ресторане? Там я тебе поставлю бурдюк вина, зарежу жирного барана на шашлык и накормлю, напою тебя до отвала. Кроме всего, ты постоянно сможешь бесплатно ходить к нам в цирк на почетные места… Понял?

– Вот это другой разговор! – обрадовался Васо Доладзе.

– А ты, Шика, уверен, что этот пес пригоден для цирка? У твоего Карандаша, мне кажется, особая собака. Не похожая на эту.

– Эта совсем не пригодна для манежа, – вставил Ашот Сарян.

Подучим, натренируем как следует. Можно ведь научить и медведя на велосипеде кататься, и слона танцевать…

Но тут уже вмешался Саша Филькин, высокий, длинный парень в очках, с тонким интеллигентным лицом и вечно озабоченными глазами. Бывший студент Казанского университета, неутомимый филолог, который все время таскал в своей солдатской сумке разные учебники и том стихов Сергея Есенина, которого декламировав все время наизусть. Так как Саша Филькин и на фронте не расстается с наукой и носит большие очки, его нарекли Профессором. И теперь иначе, как Профессор, здесь его никто не называл.

Не было такого ученого спора, в который Филькин не вмешивался бы и не высказывался с апломбом всезнайки, не признавая никаких возражений.

Вот почему и теперь он не мог остаться в стороне от развернувшейся дискуссии:

– Что касается того, мои дорогие, мои славные синьоры, годится эта псина для манежа или не годится, то я обязан вам сообщить: вполне годится! Все зависит от дрессировщика. Если наука до того дошла, что можно и змею научить танцевать, то, естественно, ничего не стоит такую собаку приучить к любому цирковому выступлению.

Снова смерив быстрым и всезнающим взглядом Джульку, Профессор продолжал:

– Теперь, мои дорогие синьоры, должен вам сообщить, что вы позабыли, в каких местах мы с вами нынче находимся. Поскольку я занимаюсь литературой, то мне известно, что здесь тургеневские места. Где-то неподалеку отсюда великий писатель жил и по этим лесам бродил с ружьем и собаками, охотился, стало быть. Если кто из вас читал «Записки охотника», то должен это помнить. Кто не читал, советую при первой возможности почитать, поинтересоваться, мои дорогие, мои славные синьоры… Так вот, мне кажется, что эта самая Джулька ваша не обыкновенная дворняжка, а чистокровка, породистая. Далекий отпрыск псарни Ивана Сергеевича. Родословная Джульки, пожалуй, идет оттуда…

– Ну и нагородил! И надо ж такое придумать! – перебил его Степан Гурченко, прославленный пулеметчик нашего взвода, который тоже, подобно Филькину, любил вмешиваться в любой разговор, чтобы не подумали, что он как тот грамотей, который не в состоянии участвовать в ученом споре. – Тургенев писал толстые книги и, наверно, хорошую деньгу зашибал, так что же, не в состоянии был купить себе лучшей собаки, чем Джулька?

Наш Профессор втянул голову в плечи, поправил на тонком носу очки и бросил уничтожающий взгляд на Степана. Он, как уже было сказано, не терпел, когда ему возражали; считал, что более начитанного и знающего человека, чем он, филькин, не сыскать не то что во всем взводе, а, возможно, в батальоне или в полку…

– Мои дорогие, мои славные синьоры! – уставился он на Степана Гурченко. – Зачем вам со мной спорить? Гляньте на зубы Джульки, и вы сразу поймете, что это за экземпляр. Ведь у нее клыки как у волка. Упаси вас господь попасть на эти зубы! Она в состоянии порвать не то что матерого волка, но перегрызть одним махом ствол березы… С такой собачкой идти на охоту одно удовольствие.

– О, это прекрасно! – обрадовался дядя Леонтии. —

Коли так, то я Джульку после войны заберу с собой в Сибирь. Будем с ней ходить в тайгу на охоту… Ведь я как-никак медвежатник!

– Тихонько, дядя Леонтий, не спеши. Знаешь, когда хороша спешка? – снова вмешался Шика Маргулис. – Во-первых, я сразу сделал заявку на Джулъку. Все слышали. Все свидетели. Кроме того, ты, батя, должен помнить, что если возьмешь Джульку к себе в тайгу, то увидишь ее один ты да еще какие-нибудь звери, которых ты встретишь в тайге. А вот если Джулька выйдет со мной на манеж, ее увидят тысячи зрителей, все города и поселки, где имеются манежи.

– Чего спорите, гвардейцы! – воскликнул Ашот Сарян. – Что вы делите шкуру неубитого медведя? Пока Шика Маргулис попадет в цирк, а дядя Леонтий в Сибирь, в тайгу, как говорят украинцы, роса очи выест! Надо раньше всего дожить, поскорее изгнать гитлеровских зверей, а там будет видно…

– Это точно, – подтвердил Профессор, – но, мои дорогие, мои славные синьоры, вам надлежит помнить, что Иван Сергеевич Тургенев был того мнения, что мечтать, фантазировать – лучшее средство для здоровья, для психики человека… Мечтать, верить, соображать – лучше всех лекарств.