Наш бронепоезд на нашем запасном... - [14]

— Здороваешься?

— А чего ж?

— Что ж ты?

— Ты насчет мордобития? Сначала хотелось, чесались руки, а потом — рассосалось. Черт с ним! Всем подлецам морды бить — руки отлетят. И насчет твоего сына... Алеша. Скажи, чтоб не зарывался. Не лучше — и не хуже. Середина — она золотая. И самая долговечная, люди говорят. Я тоже было рыпнулся правду искать, наставил себе шишек, ре­шил отставить, пока трещины нет. Лоб, он у нас крепкий, конечно, у великого русского народа, но стены — тоже, ха-а-арошо сработаны! Традиционные, вековые... Поэтому легче надо жить. Мы с тобой подлецы? А ведь приходилось и уступать, и все... Среди людей живем, а не в стеклянной банке, знаешь, как сейчас говорят: все сложно, очень сложно! И это точно!

Хозяин еще разлил и подложил закуски, себе и гостю.

— Мы-то нормальные росли. Зачем же их выкручи­вать?

— Ну как нормальные? Объективно, как продукт эпохи, а разве на нас не наступали или мы сами себя за горло не хватали?

— Я — нет.

— Ладно, не строй из себя девицу. Я уже слышал, что ты мне здесь заливал.

— Ты о чем?

— Что ты говоришь "нет"? Я себя вспомнить не могу, всего перемолотили. Только по фотографиям, а какие мысли, желания — ничего не помню. За сколь­ко лет с тобой сидим, и что-то шевелится. А так — ни хрена: пьешь, болтаешь, в постели лежишь с Оль­гой, все равно ничего, понял... Ничего! Мы войну выиграли, а что получили? От нуля начинали. У тебя весь курс под Москвой лежит, а у меня — наш вы­пуск — от Полтавы до Берлина! Уцелели, победили. И что?! Герой войны? Хрена два, вкалывали, не раз­гибаясь. Сам рассказывал. Пять лет только квартиру имею. В сорок лет. Ничего, жене оставил. Эту на свои, кровные, построил. Машина есть, правда, а что маши­на? Выдающееся достижение?

— Сам знаешь, видел, как страну разорили. Труд­ности были. Все воевали и строили.

— Ну да, конечно. Ты меня поагитируй. Сам этим занимаюсь три часа в день. Я в ФРГ прошлый год ездил. Двадцатилетие как раз было. Что я вижу? Сытые, откормленные морды, роскошные бабы, маши­ны, дороги, отели, дома, шмотье. Искусствовед наш, Иван Иваныч, все за одно боялся, что высокое звание советского человека уроним, призывал нас "культур­ными" быть и приличными. А мне бить морду хоте­лось, драться, ломать! Мы скольких ребят закопали! Я хочу спросить: кто победители?

Он дернулся, вскочил, отвернулся.

— Ты на женщин наших посмотри! Что с ними война сделала. Что, не обидно?

Он вернулся, разлил остаток.

— Или что мы, пальцом деланы? Из дерева или глины? И талант ость, и характер можем проявить. Спутник запустили, войну тоже выиграли. Я же помню кампанию в сорок пятом, какая она была!

— Здесь разные причины. Америка помогала. Политика. А мы — одни, нам самим приходится помогать.

- Знаю, знаю. Читал и писал. Хороший ты парень, Коля. За что люблю наш народ — за задушевность! На этих задушевных людях до-о-олго еще пахать будут. И много. Орать "ура" и давить друг друга на Ходынке — для этого ума много не надо и триста лет тоже. Заработаем потом и кровью, а потом — пропиваем. Характер свой широкий, вольготный показываем, душу свою необъятную демонстрируем. Рубаху до пупа разорвать и морду друг другу на­бить по пьяному делу, а потом целоваться. Это мы умеем. Кукурузу на Северном полюсе разводить, чтоб весь мир ахал от восторга. Вся нация — мичуринцы.

— Ты здесь перегибаешь.

— Наверное.

Он убрал пустую бутылку, подошел к серванту, порылся, достал "Выборову". Откупорил. Налил.

— Может, хватит?

— Чего ты? Чего ты? Раз — за сто лет. Давай за Россию!

Чокнулись, выпили.

— Пятьдесят лет — это не шутки. Сплошные эта­пы. Люди устали подвиги совершать. Слава богу, сейчас хоть задышали немного. Жить, конечно, можно. Домов вроде понастроили, телевизоры есть, на водку всегда хватало, мясо-хлеб есть, анекдоты рассказы­вать можно. Заработать можно в принципе, если еще не в деревне, и выслужиться при желании тоже. Что еще надо? Живем тихо, нормально. Машину? Холодильник? Будет! Вот еще лет десять! Деревню еще, конечно, поднять. Главное — не забегать: тише едешь, дальше возьмешь!..

— Не хлебом только сыт человек, — сказал гость.

— Знаю я эту новейшую пословицу. Проходил. За большую идею мы уже положили миллионы и своих и чужих. И для мировой революции, и для всего прогрессивного человечества. И сейчас гоним, будь здо­ров, сколько! Выполняем долг, не волнуйся! Совесть твоя может быть спокойна. Только о живых тоже иногда надо думать, мы железнее железа, но живые. Я вот устал. И с нас хватит, наше поколение заплатило достаточно. — Он выпил без предупреждения. — Теперь все. Война окончена... А кто будет пальцем тыкать, рыльник начистим живо, и пусть не трогают нас. Мы сами все знаем и понимаем. Если выпустили кого, так это мы выпустили, а не они сами. И пусть не гавкают, а то можно и напомнить. И сыну своему объясни, пусть не ковыряется в чужом носу, на девок пусть смотрит. Насчет завода, это ты меня извини ты меня удивил, глупость, как в старой гимназии... Тебя я понимаю, но объективно они имели полное право гнать тебя взашей и по партийной линии дать строгача, потому что ты не мальчик, сам — бывший офицер, и порядок должен знать и соблюдать. Мой тебе совет — извиниться надо и закрыть это дело как мож­но быстрее. Давай выпьем.