Наш Артем - [65]

Вспомнился Харьков. Пески, где родился и провел детство, 1905 год, выступление Артема перед солдатами Охотского и Старобельского полков. Потом восстание, грохот пушек на улицах города.

— Артем!

Артем резко обернулся. Что за наваждение, кому в Шанхае известна его партийная кличка? Перед ним стоял человек в полуматросском костюме. Худое лицо, поношенный бушлат висит на нем, как на вешалке, в глазах голодный блеск. Артем не мог ошибиться: в тюрьме, ссылке он видел такие глаза, видел их в разоренных нищенских деревнях, видел и сегодня у китайских кули.

— Товарищ Артем, вы меня не узнаете, а я ведь вас знаю по Харькову. Я состоял членом боевой дружины, дрался 12 декабря пятого года на заводе Гельферих-Саде. Потом было всякое. В Одессе в подпольной типографии РСДРП попался, сослали в Сибирь да вот сбежал. И все бегу. Наседкин моя фамилия, настоящая фамилия…

— Что же, товарищ Наседкин, как имя и отчество?

— Владимир Николаевич.

— Так вот, Владимир Николаевич, будем знакомы теперь, раз уж не довелось познакомиться в Харькове. Вижу, что Шанхай не встретил вас златыми горами. И вы голодны, да-да, не спорьте. Я тоже ничего еще не ел, но у меня есть доллар и комната, за которую уплачено. Значит, сегодня мы обедаем и ночуем не под открытым небом, а завтра… Ну, завтра будет завтра.

Черт возьми, как вкусен простой хлеб и вяленая рыба, как приятно пить настоящий китайский чай по-русски, кружка за кружкой и с сахаром! Впрочем, сахар здесь дорог, и пить приходится больше вприглядку. Но самое приятное — это вновь услышать родную украинскую мову, вспомнить незабываемое, перебивая друг друга поведать о злоключениях и, конечно же, строить планы на будущее. Артем не сомневался, что они отыщут в Шанхае работу, накопят денег, чтобы вернуться в Россию. Что там делать? Только одно — бороться. Он уверен, рабочие России уже оправились после неудачи 1905 года, учли свои ошибки, урок был, конечно, тяжелый, но и очень полезный. Так что Шанхай, Европа, а быть может, и Америка — сейчас загадывать не стоит — это только пересадочные станции на пути в Россию.

Утром Наседкину показалось, что ему во сне пригрезилась русская пекарня, буханки хлеба, а чудесный его аромат всю ночь щекотал ноздри. Но, стряхнув с себя остатки сна, Владимир Николаевич понял, что, быть может, во сне он и видел пекарню, но булочная здесь действительно находится где-то неподалеку. От Артема он узнал, что в ней работают двое русских парней.

— Пекарня так пекарня. Вы когда-нибудь сами пекли хлеб, Владимир Николаевич?

— Нет, не доводилось. Мне его и поесть вволю не пришлось.

— Идемте в пекарню!

«Русская пекарня» — название громкое, а на деле просто маленькая клетушка с чуланом. Огромнейшая печь и двое русских парней, полуголых, словно кочегары на пароходе.

Хозяина на месте не оказалось, но он должен был вскоре прийти. Пока ожидали, познакомились с пекарями. Один угрюмый, обросший черной, как смоль, шевелюрой, невнятно буркнул «Щербаков», руку пожал так, что Наседкин чуть было не присел. Артем же и не поморщился. Второй пекарь был полной противоположностью Щербакову — невысокого роста, с голубыми, как у ребенка, глазами, он очень вежливо попросил именовать его Евгением. Артем умел разговаривать с рабочими людьми. Правда, Щербаков предпочитал односложно отвечать на вопросы, сам ни о чем не расспрашивал. Евгений же оказался человеком общительным. Он рассказал о пекарне, хозяине, вообще, как обстоит дело в Шанхае с работой для белого человека.

Оказалось, что не так-то просто здесь белому найти себе место. Все тяжелые, грязные, неквалифицированные работы выполняли китайцы. Господа из сеттльмента внимательно следили за тем, чтобы, не дай бог, белый не взялся за работу китайского кули. Это подрывало авторитет белого. Они господа, они презирают труд, они родились со шпорами на сапогах, а не с седлами на спине. Эти господа даже готовы подкармливать с помощью миссионеров безработных белых, лишь бы они не заронили в головы китайских рабов мысль о национальном равноправии.

В разгар беседы явился хозяин. Узнав, что русские справляются относительно работы, наотрез отказал. Нет у него работы для белых, ведь они же не согласятся развозить по адресам хлеб, как китайские кули.

Ох как хотелось Артему двинуть по сытой физиономии хозяина. Тоже капиталист! Впрочем, если верить Евгению, — эксплуататор он немилосердный. Белые джентльмены утверждают свое господство над бедным китайским людом. Превосходно!

— Хозяин, я готов развозить хлеб.

Булочник вытаращил глаза на Артема. С ума, что ли, сошел этот русский парень? Он, видно, не знает, что, появись он с тележкой хлеба вместе с этими желтолицыми, завтра же от него отвернутся белые. Да что там отвернутся — затравят, он-то уж знает англичан и их бульдожью хватку.

— Имей в виду, платить буду столько же, сколько и китайцу.

— Я ничем не лучше китайцев, равно как они ничем не хуже меня.

Щербаков от удивления открыл рот — никто еще не посмел разговаривать таким тоном с хозяином. Евгений предусмотрительно спрятался за широкую спину товарища. Но все обошлось без драки, хотя они знали, что за хозяином закрепилась слава забияки. Впрочем, с этим Артемом не очень-то кулаками сладишь. Но Евгений и вовсе был ошеломлен, когда хозяин предложил новым работникам позавтракать «чем бог послал». Правда, сам он сесть за один стол со своими работниками не захотел.