Нас всех тошнит - [106]

Как можно понять, Британия на сегодня является одним из лидеров по количеству спектаклей, которые можно отнести к иммерсивным, хотя довольно много таких проектов и в Бельгии. К сожалению, поскольку почти весь современный театр в России появляется через импорт, то и иммерсивный театр начал «привозиться». Это могут быть прямые поставки почти без изменений – как это случается с проекторами Ontroerend Goed, или адаптации форматов, как всевозможные шоу в особняках. Нет ничего плохого в импорте самом по себе, но привоз нового формата из-за рубежа задаёт национальную планку для его реализации, а планка эта – если мы говорим о современном театре и постдраме – вообще невысока.

Безусловно, модель существования зрителя в иммерсивном театре – демократичная, отсутствует буквальная граница между залом и сценой, зрителю предоставлена свобода в сценариях потребления контента и перемещения по пространству. Но ключевым моментом во всём этом является то, что подавляющее большинство опытов иммерсивного театра вообще никак не относятся к современному театру и постдраме. Единственное, что стоит отметить, – в некоторых из них фрагментирован нарратив, но и этого многие стараются избегать. Актёры, которые разыгрывают сцены в оформленных помещениях, просто игнорируют зрителей в масках, как будто их не существует; в этих проектах особенно усиливаются «круги внимания» и «публичное одиночество» по Станиславскому. Манера игры актёров сугубо реалистическая, но ладно бы она была просто миметичной, хуже того, поскольку сцены всегда короткие, играть приходится широкими мазками, так, чтобы все эмоции были наружу. Парадокс иммерсивности заключается в том, что погружение происходит в самом буквальном смысле – атмосфера спектакля тебя как бы окутывает, но ты остаёшься строго отчуждённым от произведения. Это отношения человеческого тела в бассейне и воды: тело полностью окружено водой, но мы можем абсолютно точно отделить одно от другого, потому что настоящее объединение аудитории со спектаклем происходит не при погружении в обстоятельства, а при наличии у зрителя возможности влиять на сущность происходящего. В каком-то смысле отчуждение иммерсивного театра даже более опасное, чем привычное отчуждение в классическом зрительном зале: там отчуждённая позиция зрителей хотя бы наглядна; в иммерсивных шоу же она заменяется иллюзией отсутствия границы.

Очень характерной является ситуация сексуальной агрессии зрителей в отношении перформеров в иммерсивных шоу. Только в начале 2018 года стало известно сразу о нескольких случаях домогательств и выхода за пределы разумного контакта в проектах Sleep no More в Нью-Йорке и The Great Gatsby в Лондоне. Продюсеры шоу даже вынуждены были специально оговорить ограничения в описании проекта на сайте и в программках попросить зрителя сохранять уважительное расстояние от исполнителей, что заставляет мрачно улыбнуться, вспоминая маркетинг всех этих проектов, в которых первое, что подчёркивается, это отсутствие любой дистанции между зрителем и актёром. Это вкупе с, как правило, очень дорогими билетами и соответствующей аудиторией довольно хорошо характеризует место иммерсивного театра на современном театральном ландшафте – пока это такой же энтертейнмент, как и всевозможные квесты, только высокого качества. Значительную часть медиапозиционирования таких проектов занимает разговор об интимном – даётся понять, что в ходе спектакля перформеры обнажаются (и они действительно обнажаются полностью и довольно открыто), что у зрителя будет возможность как бы заглянуть в замочную скважину; в тех же проектах Punchdrunk (Faust, Sleep No More) зрителей пускают в спальни персонажей. Вся эта нарочитая эротизация тоже, естественно, очерчивает место таких спектаклей скорее на территории массовой культуры.

Чисто формально иммерсивный театр – это тот же «живой опыт тела, получаемый в сообществе незнакомых людей», о котором в интервью для этой книги говорил итальянский режиссёр Ромео Кастеллуччи. К сожалению, к текущему моменту значительная часть проектов этого рода сделана до такой степени безыскусно, что просто не может предоставить никакого значимого телесного опыта, хоть как-то выходящего за рамки парка аттракционов. А между тем потенциал иммерсивного театра огромен: и для художественных опытов, и для документальных, и для каких угодно. Сама по себе идея изучения ограниченного пространства превращает это в театр в музее с полным погружением. При помощи средств новых медиа и технологий можно превращать пространства в нечеловеческие; например, вряд ли кто-то отказался бы очутиться внутри спектакля Боба Уилсона – внутри этой ледяной голубоватой вселенной, где всё неестественно и всё работает в режиме поствремени. В авторстве самого режиссёра мы способны воспринимать это только как картину – плоскую или более-менее объёмную. Иммерсивный театр же предоставляет возможности по воссозданию трёхмерного художественного мира, причём реального, без средств виртуальной или дополненной реальности. Пока никакие из этих возможностей не используются, и продюсеры иммерсивных шоу предпочитают окунать аудиторию в интерьеры XVIII века – не близкие современности, но так хорошо знакомые зрителям по продуктам массовой культуры.