Нас украли. История преступлений - [43]

Только всплыла коляска, в которой горделивая уборщица магазина «Дом тканей» Света возила своего сына по улице Косыгина. Коляска, импортная, французская, совершенно не по Сеньке шапка, была ею куплена у какой-то трясущейся алкашки рядом с детской консультацией на Пятой Советской. Портрет, обрисованный заплаканной Светой, был типический:

— Ну, морда синяя… Зубов нет…Лет тридцать, а может, пятьдесят…Рот грязный. А, на голове шапка-ушанка. Нос такой… синий. Усатая. Голос? Голос ну пропитой такой. На ногах не помню… Пальто какое-то обдергайка…Руки? Черные вроде бы. Здоровенные, как лопаты. А, на ногах у ней были треники, во. И сапоги резиновые…Цвет? Грязные.

— Так мужчина или женщина? — допытывался следователь по особо важным делам.

— Как мужчина? Коляску продавала! — бестолково отвечала Света.

Ребенок у Светы, Максим, был огромный, белый, как пшеничный хлеб, в возрасте четырех месяцев. Гигант какой-то. Его предъявили Киркорянам.

Муж Светы, рабочий магазина заказов, невысокий мужчина, вообще ничего не знал ни о чем, поскольку только вышел из «белочки» (из белой горячки) и, соответственно, из больницы имени Соловьева. Буквально накануне.

— Он у меня пианист, — деликатно объясняла следователю Света.

— Как пианист?

— Ну, пьет он.

Киркорян как-то всей этой историей был недоволен.

Жена его вела себя как безумная, рыдала безостановочно, кричала.

Ерануи не плакала, ничего не говорила.

Не поднимала глаз. Сыну-начальнику словечком не обмолвилась о своих мыслях.

Уехала в свой Дилижан.

Ерануи знала, что мальчик не армянин. Скорее с грузинской примесью.

Кроме того, от невестки не пахло родильной кровью.

Ерануи была врачом-микропедиатром.

А власти по всей стране подняли и проверили всех психиатров Полин, четверым из них на всякий случай не дали разрешения на выезд в Израиль.

И долго еще по окрестностям ходила легенда о женщине, которая сошла с ума, потеряла ребеночка, а мать ее ходила потом, искала психиатра и, не найдя, умерла.

38. Алина. Три года за рубежом

В день отъезда за границу Сергей принципиально и как-то злобно, на глазах у Алины, выставил вперед два чемодана и сказал:

— Вещи Маши. Бери это, больше не получишь от меня ничего.

После того как все устаканилось и отъезд в Хандию стал реальностью, он торжествовал свою победу и стал относиться к Алине как к нерадивой прислуге.

Но вечером, когда надо было уже ехать в аэропорт, она молча вышла из дверей в том, что у нее было, катя впереди себя коляску.

В Москве стояла поздняя зима.

Алина обрядилась в джинсы и свитерок с майкой, сверху надела шубку и сапоги. У нее на плече висел небольшой туристический рюкзачок, почти детский: обновка.

Дело в том, что благодаря старосте курса Семеновой она получила стипендию за два месяца, то, что называлось «декретные деньги» (слава богу, сохранился ее паспорт).

Сумма была небольшая, но это были собственные денежки.

С Васей на руках Алина побегала по дешевым рыночным комиссионкам, купила какие-то два платьишка, халат, домашние тапки на резиновом ходу, удалось найти неновые босоножки.

Трусики, лифчики и майки она сумела, потолкавшись в очередях, достать в магазине для беременных. У Маши справка для посещения этого магазина сохранилась в паспорте, надо было только добавить две палочки к ноябрю.

То есть в бумажке было Х, а стало ХII.

Все это и уместилось в детский туристический рюкзачок.

В другой руке у Алины был огромный портфель с учебниками и словарями. Она набрала их в библиотеке на три года вперед. На все время проживания.

Алина перевелась на заочное отделение и собиралась посылать работы по почте.

Сергей, увидев эту картину, выматерился и не стал брать два чемодана Маши.

С этого момента началась его ненависть к спутнице жизни.

Которая на все имела свое мнение, неизвестно с какого подпрыгу.

Ты служанка, кормилица. Рот захлопнула!

А ей предстояло три года каторжной жизни с человеком, который был изначально зол, равнодушен, который презирал кормилицу своего сына и в этом черпал немалое удовольствие.

Сергей злился, это было продолжение московского конфликта между ним и Алиной, когда она отказалась носить наряды Маши, а купить хоть что-нибудь в Москве не представлялось возможным, говоря тогдашним официальным языком.

В торгпредстве же надо было, чтобы жена ответственного работника была одета прилично.

— Ты что тут купишь? Я запрещаю тебе стоять с ребенком в очередях! А сам нянькой быть не могу. Я работаю. Что ты в Хандии будешь носить? Там сорок в тени! Где ты что купишь? Ребенка моего я таскать тебе по базарам не позволю! Ишь она разбежалась! Ждет денег от меня! Отец с матерью Маши ей присылали самые лучшие вещи из страны пребывания! А она, гля, этим брезгует! А такое можно купить в Москве только в валютной «Березке»! А валюты у меня нет, и даже если бы была, хрен ты от меня бы что огребла!

У него был свой жизненный план — заработать в Алайе на квартиру и машину.

Он не собирался тратиться на эту чужую девку. Он с удовольствием ее презирал.

Когда утром они прилетели в страну пребывания, следовало транзитом проследовать до своего города, где располагалось советское торговое представительство. Пришлось ждать три часа.