Нас позвали высокие широты - [18]

Потом погода внезапно меняется, что, естественно, отражается на производственном процессе. При театральных сборах в столице выбор одежды определяется действующей модой и вкусом спутницы, здесь же — сугубой целесообразностью, прежде всего защитой от непогоды. Соответственно, не столько одеваешься, сколько упаковываешься в брезентовый плащ поверх мехового летного комплекта. Особое внимание — меховым рукавицам, потеря которых чревата потерей кистей. Поэтому рукавицы носишь на шнурке, пропущенном в рукава верхней одежды, что позволяет сохранить их практически в любой ситуации. Отправляясь на метеонаблюдения, под рукавицы надеваешь еще тонкие шерстяные перчатки, позволяющие вести записи карандашом в условиях любой погоды.

Временами удары боры обрушиваются на наше скромное жилье, когда беспощадный напор взбесившегося ветра буквально загоняет через самые незаметные щели снег в виде пудры внутрь нашего жилья. Вернувшись с метеоплощадки, порой выбираешь снег из самых укромных деталей робы, например, карманов, скрытых под несколькими слоями ветрозащитного плаща. Пробираясь на метеоплощадку, иногда с удивлением обнаруживаешь диск луны за завесой низовой метели, проносящейся над ледником. К метеоплощадке в бору буквально подтягиваешься на леере, специально установленном для подобных случаев. Разумеется, заполнять журнал наблюдений обычным образом в таких условиях невозможно. С трудом, превозмогая удары ветра, при свете фонарика записываешь показания приборов карандашом на кусочке фанеры, то и другое на надежных шнурках висящее на шее. Возвратившись в жилье, старательно переписываешь в обычный журнал записи с фанеры.

Сама полярная ночь не вызывала у нас особых отрицательных эмоций. Разница в возрасте и характере и ограниченность жилплощади вместе со специфичным комфортом не сказались на нашем отношении к друг другу, каждый оставался самим собой. Точно так же не возникло ни повышенной раздражительности, ни апатии. К Новому, 1958 году нас вернули на базу в бухте Володькиной.

В неполном составе мы встретили его в гостях у полярников Главсевморпути вокруг елки, изготовленной из подручных материалов, в основном остатков отслужившей свой срок метлы. Убранство кают–компании составили ватные хлопья, висевшие на нитях, разрисованные шары–пилоты, обычные украшения из сусального золота и т. д. Наступление Нового года проходило под ружейную пальбу и вспышки фальшфейеров. Само собой, были подняты наполненные кружки за зимовщиков Барьера Сомнений и Ледораздельной, с которыми не было связи ни по радио, ни какой другой, только мысленно. Пусть им повезет! Разумеется, и за тех, кто ждал нас на Большой земле.

Январская бора вырвала образовавшийся в заливе припай, наглядно продемонстрировав его ненадежность. Как–то необычно звучит прибой за завесой метели, а рабочая роба на аврале покрывается тяжелой ледяной броней. Подошвы начинают скользить по предательской ледяной поверхности, угрожая отправить неосторожного в бушующее море. Осторожность, еще раз осторожность, и ничего более, даже на ступенях крыльца у входа в спасительное жилье.

В феврале мне вновь предстояло отправиться с Чижовым на Барьер Сомнений. Олег Павлович ушел на стационар на лыжах самостоятельно, а я спустя двое суток сопровождал трактор с грузовыми санями вместе с дядей Васей, Романовым–младшим. Спокойно добрались до Усачевского языка, где нас накрыла довольно плотная дымка с ограниченной видимостью. Поскольку справа располагался трещиноватый купол, я посоветовал водителю взять немного левее. В ответ водитель заложил лихой разворот. Меня это насторожило, тем более что спустя несколько минут он спросил меня:

— Где же фронт Усачевского языка?

Та же мысль тревожила и меня, и я посоветовал ему остановиться. Выпрыгнув из кабины, я буквально погрузился в белую мглу, лишенную теней, когда зрительно теряешь ощущение местности и своего положения. Предчувствие грозящей опасности не покидало меня, и даже пешком я передвигался с предельной осторожностью, пока не увидал чуть в стороне голубоватые очертания фронтального обрыва, высотой с десяток метров. Осторожно приблизившись к нему, я отсчитал количество шагов по направлению к трактору — их оказалось двадцать три! Какие–то секунды отделяли нас от падения с обрыва при продолжении движения! Остальное представить нетрудно: в свободном полете многотонная машина пробивает лед на озере Усачева, а затем на нас рушатся еще сани с солидным грузом! Перспектива, от которой покрываешься холодным потом… Несколько минут мы молча пытались понять, как мы оказались на грани катастрофы на знакомой местности.

Разворачиваемся почти на месте и начинаем выбираться из несостоявшейся смертельной ловушки, строго придерживаясь прежнего следа. Однако Арктика определенно решила не отказываться от своего злодейского замысла Вдруг какой–то непонятный бросок, бессильный визг гусениц по льду, и машина оседает, наваливаясь кормой на буксирное устройство. С треском распахиваются двери, люди в спешке выпрыгивают на лед. Каким образом мы оказались в трещине, понять невозможно, но это так. Раз за разом пытаемся вылезти из западни, бессильный рев мотора, визг гусениц, все безрезультатно… Снова и снова, все с тем же успехом… Ясно, что придется принимать более серьезные меры по извлечению нашей машины. Вскрываем лопатами часть снежного моста, чтобы убедиться в положении трещины. Дальше необходимо загнать под гусеницы обрубки бревен: оказалось, что одна из гусениц работает вхолостую, все больше разрушая снежный мост, под которым отчетливо обозначилась темная дыра, от которой хочется отвести взгляд. Создав дополнительные опоры под гусеницы, отцепляем сани. Водитель снова занимает свое место за рычагами. Снова напряженный рев мотора, потом трактор, задрав радиатор к небу, совершает очередной рывок и, плюхнувшись всей массой на лед, наконец выбирается из трещины. Дальше проще: на мягком буксире перетаскиваем сани через трещину, восстанавливаем жесткий буксир и снова вперед.