Народный фронт. Феерия с результатом любви - [7]

Продолжить работу мне помешали Женщины, которых в это время вывели из Женского корпуса. Мои товарищи не обратили на них внимания: одни вообще ни на кого не обращают внимания, кроме себя, других Женщины не интересуют из-за лекарств. Мое же восхищение перед Женщиной ничем не сбить: лекарства действуют на желание, а не на восхищение.

Но один из наших, Ганауров, очень жилистый и небольшой мужчина, сразу же пришел в неистовство при виде Женщин. Он замер, уставился на них своими огромными глазами, а потом бросился к той, которая оказалась ближе, крикнул:

– Я люблю Вас!

После этого он нарвал травы, считая ее цветами (и это, кстати, резонно – чем трава хуже цветов, она тоже растет из земли и бывает Прекрасной), упал на колени и повторил:

– Я люблю Вас!

Женщина посмотрела на него и сказала:

– Выйди из класса немедленно!

Врачи захохотали. Ради этой мизансцены они и выводят Женщин. Иногда Ганаурову попадаются пугливые, начинают кричать от страха. А иногда такие же любвеобильные, которые охотно падают в его объятья. В любом случае, после того как представление заканчивается, персонал загоняет мужчин обратно, ругаясь на Ганаурова и всех нас. Особенно негодует Машонкин, специальный специалист по сексуальным расстройствам. Он, кстати, лечит нас от сексуальных расстройств очень своеобразно. Приносит журналы с фотографиями обнаженных Женщин и актами совокупления, показывает фильмы с помощью компьютера и настенного экрана, при этом кричит: «Смотрите! Вот это, это, это и это – отвратительно! Поняли, психи? Если будете этим интересоваться, окончательно сойдете с ума!»

Завербовав в Народный Фронт четверых, я предупредил их, что мы будем пока все держать в секрете, однако это не означает, что не нужна агитация. Только вести ее нужно деликатно.

К сожалению, не все меня поняли правильно. Вчера, Двадцать Четвертого числа, я застал Копырина, который прижал в угол Дядю Мамина, самого из нас тщедушного, похожего на подростка.

По умственному развитию он вообще ребенок. Он живет на соседней со мной улице, я помню его уже лет сорок, значит, ему никак не меньше сорока, но выглядит он на пятнадцать-шестнадцать. Когда он учился в школе, после восьмого класса некоторые шли в девятый, чтобы получить среднее образование, а некоторые шли в училища или в техникумы. Но Саша Дорофеев (таково его настоящее имя) не хотел ни в девятый класс, ни в училище, ни в техникум. «Определись!» – требовали учителя. Он не определялся. «Ты уже вон какой вымахал, – говорил ему директор школы. – Ты уже дядя!» – «Я не дядя!» – «А кто же ты?» – «Я – мамин!» – ответил Саша. Об этом разговоре стало известно, бессердечные люди смеялись, так и приклеилось – Дядя Мамин.

Дядя Мамин и в самом деле был единственным сыном любящей матери. И та огорчалась, видя, как он растет, – он ей нравился голубоглазым кудрявым ребенком, которого надо кормить с ложечки. А Дядя тоже любил ее и тоже не хотел взрослеть. Он стал тормозить себя. Читал только детские книги, играл в детские игры, не хотел понимать и принимать ничего взрослого. С тех пор так и живет. Он ненормальный только с точки зрения своего настоящего возраста, а для пятнадцатилетнего он вполне нормальный. У него даже и голос остался подростковый – скрипучий, громкий и резкий, как у исполнителя корякских песен. Но врачи упорно хотят его вылечить, пользуясь тем, что мама Дяди умерла. Я этого не понимаю. Человек счастлив? Да, и очень. Зачем его лишать счастья? Ведь в данном случае больной, но счастливый лучше, чем здоровый, но несчастный.

Копырин загнал Дядю Мамина в угол, прижал пластиковым столом (тяжелой мебели у нас нет), сел перед ним и вел такую беседу:

– Ты, конечно, хочешь вступить в Народный Фронт?

Дядя Мамин, услышав подсказку в интонации и слове «конечно», по-детски послушно кивнул:

– Да, хочу.

– Чего ты хочешь?

– Вступить.

– Куда?

На глазах Дяди Мамина навернулись слезы – он успел забыть название.

– В Народный Фронт? – помог Копырин.

– Да.

– А ты понимаешь, что это такое?

Дядя Мамин виновато опустил голову.

Копырин снизошел и объяснил:

– Объединение лучших людей, болеющих за родину.

Дядя Мамин испугался:

– Я не болею за родину, я за нее здоровею!

– То есть ты не хочешь вступать?

– Наверно, нет, – признался Дядя Мамин.

– Что ж, у нас свобода. Но обоснуй, почему ты не хочешь вступить. Ты не хочешь оказаться в рядах лучших людей?

– Хочу.

– Значит, ты все же хочешь вступить в Народный Фронт?

– Хочу.

– Обоснуй. Мне ведь не нужно, чтобы ты это сделал формально и под давлением, я тебя не уговариваю, я только предлагаю. Обоснуй.

– Я… хочу… лучших людей… в рядах… болеть, – выговорил Дядя Мамин, заикаясь, и заплакал.

Я сделал Копырину строгое внушение о недопустимости таких старозаветных методов, попросил его удалиться, успокоил Дядю Мамина, который доверял мне, потому что знал меня очень давно.

– Саша, на самом деле все очень просто. Ты должен вступить в Народный Фронт для борьбы с тем, что тебя не устраивает. Понял?

Он кивнул.

– Вот и славно. А если тебя спросят, почему ты вступил в Народный Фронт, что ты скажешь?

– Я скажу, что… Меня не устраивает.

Я решил этим пока удовлетвориться и принять Дядю Мамина условно. Не забыть только с ним еще поработать.