Народный депутат - [18]

Еврем смеется, доволен.

Разве это насилие? Никакого насилия тут нет! Наоборот! Это добродетель. А правда ли, что твой работник записывает всех, кто приходит к Ивковичу? Ты велел записывать?

Еврем. Да. Младену!

Секулич. А Срета прислал тебе плакаты?

Еврем. Какие плакаты?

Секулич. А те, которые мы печатали за подписью Симы Сокича. Помнишь, я тебе говорил: Сима Сокич заявляет, что Ивкович соблазнил его жену.

Еврем (смущен и испуган). Чью жену?

Секулич. Жену Симы Сокича. Только ты тут не мешай! Я этого Ивковича так разделаю, что он у меня от стыда и носа из дома не посмеет высунуть.

Еврем. Бог мой, он ведь не соблазнял ее, а заступается за нее как адвокат!

Секулич. Да я-то знаю, что не соблазнял, но ведь это агитация. Уж не думаешь ли ты, что во время агитации надо говорить народу правду? Посмотрел бы я, как бы ты прошел в депутаты, если б говорил правду!

Еврем. Ну хорошо, но ведь человек может на нас в суд подать за клевету.

Секулич. Может. Я не говорю, что не может. Но для этого у меня и ящик в канцелярии стоит, чтобы проглатывать разные акты и тому подобные вещи. Ты ведь помнишь, как он проглотил однажды два с половиной килограмма актов и протоколов допроса сорока двух свидетелей с тремя заключениями экспертов?

Еврем (озабочен). Но опять же… может, лучше придумать что-нибудь другое? Это уж вроде слишком – соблазняет чужую жену…

Секулич. Оставь это мне, прошу тебя! У меня, слава богу, это не первые выборы.

Еврем. Хорошо, а если они и обо мне что-нибудь такое же придумают да в плакатах пропечатают?

Секулич. А что они о тебе могут придумать? Что ты соблазнил чужую жену?

Еврем. Я не говорю, что обязательно это, но…

Секулич. Да где же этот твой Младен?

Еврем. Сейчас… (Идет к двери.) Младен, Младен!

Младен входит.

V

Младен, те же.

Еврем (Младепу). Ты что, оглох?

Младен. Не оглох, хозяйка меня задержала.

Секулич. Всех записал, кто приходил к Ивковичу?

Младен. Записал!

Секулич. А где у тебя этот список?

Младен. Нету.

Секулич. Как так «нету»?

Младен. А я не умею писать, неграмотный я.

Секулич. Так как же ты, дьявол тебя возьми, записывал?

Младен. Так… в уме.

Секулич. Э, ну давай, выкладывай!

Младен. Перво-наперво, приходил вчера после обеда Пера Клисар, принес какую-то записку, потом… (вспоминает) потом приходила наша госпожа Даница…

Еврем. Это оставь… ты о других говори, о чужих.

Младен. Затем… приходил батюшка Видое.

Секулич. Так, так, батюшка. Я тебя, бог даст, расстригу. В оппозицию захотел, а сам через заборы к вдовам лазишь!

Еврем. Вот именно… лазает… к этой, как ее, к Ангелине.

Секулич. Ну, а еще кто?

Младен. Потом… постой, батюшка Видое, потом опять госпожа Даница…

Еврем. Да ведь я тебе сказал, о чужих говори…

Младен. Вспомнил, вспомнил, заходил еще господин Срета – учитель, с утра заходил.

Секулич. Так, так, учитель, голубчик мой, ты уже давно в моем столе проживаешь!

Еврем. Как это в столе проживает?

Секулич. Четыре жалобы, понимаешь? Четыре жалобы! Одному ученику за запятую чуть ухо не оторвал. Потом детей» книгами по лбу бил. Да не просто книгами, а книгами в твердых переплетах, которые ему специально министерство прислало, чтоб он их роздал хорошим ученикам в подарок. Потом на людях в кофейне сказал, будто господин министр просвещения – ученый клоп. А еще, братец мой, на глазах своих учеников с женой ругался. Жена в него плевала, а он ей сказал, что она жандармская воспитанница, а это оскорбление и меня касается.

Еврем. Ну тут ты переборщил, брат!

Секулич (Младепу). А кто еще приходил?

Младен. Староста Средое приходил, а потом опять госпожа Даница.

Еврем. Да пропускай ты ее!

Младен. А потом… потом опять староста Средое.

Секулич. Этот староста – старый волк. Ненасытная утроба. Сколько он налогов проглотил, и все ему мало. Кусок солонины в мышеловку сунь, так он сам в нее влезет. С ним мне разделаться легче всего! (Младену.) А еще кто?

Младен. Больше никого… Нет, вру, утром заходила хозяйка.

Секулич (Еврему). Вот те и на, да у тебя, брат, вся семья в оппозиции?

Еврем. Да нет, что ты, это так… просто женское любопытство… знаешь, они везде свой нос суют…

Секулич (Младепу). Так, так! Ты продолжай в том же духе; всех мне запиши, понял?

Младен. Понял, Слушаю. (Идет к двери.)

Еврем. Это… погоди, Младен! Раз уж ты тут, давай мы этот шкаф передвинем.

Секулич. Да, да, давай передвинем! Хорошо, что вспомнил. А ну, давай!

Все трое берутся за шкаф и передвигают его к другой стене.

Видишь это? (Показывает на замочную скважину.) Теперь можно и послушать и посмотреть.

M ладен уходит.

Ну, пожалуй, и мне пора по делам. А это… и тебе, Еврем, не мешало бы прогуляться. Походи по кофейням, поболтай с одним, с другим, пообещай одному одно, другому другое; здоровайся со всеми, и с теми, с кем знаком, и с теми, с кем не знаком. Знаешь, как бывает накануне выборов – все люди братья. Одному кофе закажи, другому ракии;[7] одному пообещай устроить на государственную службу, другому – выговор снять, третьему – ссуду получить из окружной страховой кассы, четвертому – родственника из тюрьмы вызволить. Обещай! Ведь обещания ничего не стоят.

Еврем. Да, да, я и сам так подумал.

Секулич. Вот и хорошо, с богом, да и за дело!