Наркомат просветления - [54]

— Ваше благородие большевик, пожалейте нас! Хоть детей!

— Не бойся, бабушка, — ответил Астапов. — Вам ничего плохого не сделают. Сегодня великий день, один из лучших дней вашей жизни.

Он поставил Никитина смотреть за разгрузкой оборудования и показал ему, как включать генератор. Генератор был французского производства. Он остался от синематографической компании «Патэ», когда ее контору на Тверской занял отряд сотрудников Наркомпроса под командованием Астапова. Пока настраивали аппаратуру, Астапов прошелся посреди крестьян, бормоча уверения, что им не причинят вреда, и вежливо прося потерпеть немного. Под его руководством в церковь внесли электрические прожектора и установили у дверей на воздвигнутых треногах — лампы оказались под самым потолком с фресками. Один старый крестьянин решил, что это оружие.

— Смерть наша пришла! — закричал он.

— Товарищи! — тут же выкрикнул Астапов. Если толпа начнет паниковать, отряд Шишко просто затопчут. — Уважаемые товарищи! Вам не причинят вреда, честное слово! Мы вам кое-что покажем, а потом вы пойдете по домам, свободно, не под арестом, не как рабы, какими вы были при старом режиме!

Крестьяне зажужжали, как мухи. Стало ясно, что Астапов — начальство, и мужики расступились, когда он вторично пошел через толпу. Он подошел к иконостасу, стал рядом с Шишко, повернулся и оказался на том месте, где обычно стоит священник во время службы. Шишко бессознательно приберег для него место священника.

Запинаясь, словно нехотя — впрочем, действительно нехотя — люди поворачивались в сторону невоенного большевика. Астапов шарил взглядом поверх голов, пока не нашел в другом конце помещения Никитина. Когда они встретились взглядами, Астапов медленно поднял правую руку. Мужики притихли. Он рывком опустил руку.

И тут загорелся свет. Он залил весь храм, послышалось газовое шипение. Крестьян ослепило — это было явление, обратное тому, что они испытывали при входе в церковь. Сияние было словно вязким, оно просачивалось в каждый уголок, на каждое незаполненное место, в трещины, щели, неровные поверхности, поры человеческих тел. В Грязи сроду не видали электрической лампочки, вообще ничего электрического, так что цвет и яркость лучей стареньких юпитеров жителям деревни были совершенно незнакомы и дики. Послышался тихий общий стон. Многие подняли руки, чтобы закрыть лицо.

— Да будет свет! — вскричал Астапов. — Первое повеление Бога!

Он подождал, пока у крестьян сократятся зрачки, и заговорил опять. Когда мужики вновь прозрели, они увидели свою церковь совершенно другой. Впервые за много веков в церкви были резкие тени, и это придало стенам вещественность. Каждая неровность, каждый элемент конструкции здания стали видны словно под увеличительным стеклом. Можно было увидеть проволоку и зажимы, крепившие иконостас к стене. На плитах пола показались многовековой давности отметины долот каменотесов. Иконы сияли так, словно вот-вот заполыхают огнем. Золото в безжалостном свете выглядело довольно тускло.

— Это кощунство, — сказал священник.

Астапов заставил себя уверенно улыбнуться. Толпа гудела; Астапов узнал в этом гуле удивление.

— Чертовы большевики, — сказал кто-то, но это уже не могло развеять магии электричества, а говоривший немедленно получил в висок прикладом винтовки. Крестьяне прикрывали глаза от света, но неохотно, и скоро опускали руки, чтобы как следует разглядеть открывшееся зрелище. Нельзя недооценивать силу человеческого любопытства. Глаза Астапова этот свет не беспокоил. Наоборот, он был для них долгожданным бальзамом.

Церковь наполнилась резким запахом: яичная темпера, которой были написаны иконы, начала поджариваться от тепла прожекторов. Астапов слышал, как потрескивают картины. Свечная копоть на потолке расплавилась и стала собираться в шарики. Старое прокопченное дерево обугливалось. Собравшихся окутали ядовитые испарения.

— Вы антихрист, — тихо сказал бессильный священник.

Атомы золота, лазури и малахита в окладах икон наэлектризовались и засверкали. Картины приобрели незнакомые, неестественные оттенки. Краска горела, и на иконах проявлялись призраки, а с ними — следы предварительных набросков художников, ошибочные мазки, замалеванные пробы. Силуэты святых упрощались, становились похожи на газетные рисунки или карикатуры. В электрическом свете лица крестьян казались бескровными. Крестьяне глядели друг на друга, перепуганные таким преображением. Вот что надо было сделать в Каменке.

— Свет! Нечего бояться света! — кричал Астапов. — Свет — самая чистая субстанция, известная человечеству. Свет — это дух, очищающий все. С помощью электрического света советская власть откроет научную истину, которую раньше скрывала ложь суеверий!

Астапов так прочно завладел теперь вниманием толпы, словно оно было зажато у него в кулаках. Голос его охрип и дрожал, но электричество придало ему непобедимую силу.

— Монахи держали вас в плену. Невежество и предрассудки лишали вас того, что принадлежит вам по праву — жадные тунеядцы жирели от ваших трудов. Эти прекрасные произведения искусства заработаны вами в поте лица своего. Вы добыли золото, которым украшены эти безделушки. Вы принесли дерево и краски, вы кормили художников. На протяжении столетий попы грабили крестьян. А самое главное — они вас обманули насчет того, что святое и что нет.