Нарисуем - [16]

Трубу с особо вонючим оранжевым дымом он встретил радостным возгласом:

— Так вот это где!

Думал его наказать за наглость, а выходит — на праздник его везу!

Места эти я горделиво считал своей ссылкой, выданной мне, очевидно, авансом за будущие гражданские подвиги… Но гордость на тех пустынных просторах быстро выветрилась из меня: некому было меня ни наказывать, ни одобрять. Увольнение с прежней работы совпало с переездом сюда. Я оказался в пустоте! Аборигены не в счет. Однако в скором времени я почти не отличался от них — в грязных ботинках ходил, не завязывая шнурки (зачем?), брился раз в неделю, и то спустя рукава. Во время одной из таких расхлябанных прогулок порыв ветра прилепил мне на грудь газету. Я отлепил ее, но все же глянул — чего это она вдруг кинулась на меня? В углу листа было объявление о наборе во ВГИК, на сценарное отделение, и я понял, что мне дается последний шанс.

И вот я снова отброшен сюда! Правда, уже с Пекой. Но есть ли толк? Что-то изменилось? Да. В лучшую ли сторону? Большой вопрос.

Мы вошли в мою унылую конуру окнами на пустырь.

— Ну, у тебя клевая хата! — Пека произнес.

Конечно, по сравнению с нашей клетушкой под лестницей во ВГИКе… может быть. Но слышать это было все же приятно. Я глядел в пустынные дали. Может, при Пеке это все оживет?

Ожило! Но как! Сначала он бодро решил продовольственную проблему (о которой, кстати, неустанно говорили с трибун, но решить не могли). А Пека решил. Но, повторяю, как?

— Да у тебя тут рай! — бодро произнес он, вернувшись с разведки.

Для меня там был конец света. Что туда ходить? Море рельсов. Невнятные гулкие голоса с башни: “Тридцать шестой, тридцать шестой бис на запасной путь!” Что мне ходить туда? Я же не тридцать шестой и на запасной путь идти не намерен. Что мне там светит, кроме, может быть, синяков? Пека в железное это море как рыба нырнул! И все! С плавниками. Несколько суток не было его. Думал уже, что утратил партнера. И вдруг явился на третий день, благоухая различными запахами. Я жадно внюхивался в них. Сложная гамма. Перегар далеко не первое место занимал. Что-то другое шло, что я вдыхал то ли в детстве, то ли в другой жизни, но нынче забыл. Понырял Пека неплохо. Только где? Душила зависть… хотя сам бы я навряд ли хотел оказаться там.

— Есть хочешь, наверно? Но извини, угостить нечем, — горестно произнес я.

— Да ты на золотом месте живешь! Железнодорожные склады кругом.

За ржавым болотом с кочками действительно дыбились из земли какие-то выпуклости. Я думал — блиндажи. Где-то тут рубеж проходил… Оказалось — ушедшую историю лучше знал, чем настоящую. Хотя и ушедшую не очень. Никакие это не блиндажи. Продовольственные склады — два года всего построенные!

И он пошел.

— Ну, чего хочешь? — барственно спрашивал.

— Муки, может? — размечталась молодая моя жена.

— Сделаем!

В шесть часов утра — резкий звонок в дверь. Стоял белый человек. В смысле — в муке. Сзади, как горб, мешок. Сбросил в прихожей, подняв белое облако, и когда осело оно — гостя уже не было.

— Денег теперь не берут? — Этот язвительный вопрос (завидуя!) задал я Пеке.

— Есть вещи поважней денег! — Пека сказал. В принципе, я согласен был с ним… Но я имел в виду духовные ценности, а он что?

— Человеческие отношения — вот что!

Да, с этим у меня всегда были перебои.

— Спасибо, замечательная мука! — Жена так буквально в него влюбилась. Как сюда переехали — не ели блинцов.

— Клещи, надеюсь, не пугают тебя? — вскользь поинтересовался Пека после блинцов.

— Какие клещи?

— Мучные. Еще полторы тонны надо реализовать.

Реализм. Наконец-то! Но с клещами я сродниться не мог. Отказался.

Тут где-то и проходил водораздел. Поэтому я и слиться с народом не мог.

— О, лебедь на болоте, — проговорил кто-то от пивного ларька, когда я брезгливо проходил мимо… Надеюсь, не Пека? Уточнять — значит, драться… а драться с этой шоблой я не хотел.

В магазинах полная пустота. И умные головы придумали свои варианты снабжения. И Пека у них — свой. А где он не свой? А где я свой? Мучительные эти проблемы не давали спать. Пек сколько угодно может быть! Товар массовый. И они всегда друг друга поймут. А я? Был когда-то красивый центр города, друзья-гении. Где они? Что-то они не очень горюют, что я исчез, — никаких оттуда приветов. А здесь? В болоте я утопал! Или что-то, наоборот, выигрывал?

— Может, мне с тобой пойти? — мужественно предложил я Пеке наутро. Куда мой герой — туда и я!

— Ну поговорю там с людьми, — не очень многообещающе произнес Пека.

Явился с сеткой капусты.

— Состав ликвидировали, — кратко пояснил.

— В каком смысле? — пробормотал я.

— В комиссии работал! — строго произнес Пека. Растет человек!

Я по-другому тут жил. По моей прежней жизни — не было тут не только красоты, но и еды. В неказистых жэках нужно было в очередь получать какие-то невзрачные бумажки с твоей фотографией, удостоверяющие, что ты имеешь право есть, поскольку живешь именно в этом неказистом районе. Эти бумажки не только надо было с унижением получать, но потом еще с напрягом их отоваривать, выстаивая унизительные очереди, или, что еще унизительней, заискивая перед наглыми продавщицами и пьяными грузчиками… И вдруг благодаря Пеке они окопались в моей квартире, оказавшись ближайшими Пекиными корешами — и вполне нормальными, по его словам, людьми! Я “подписался” на него, быть может, несколько опрометчиво, но не “подписывался” жить в его мире, который вдруг рухнул на меня. Был голод, но была гордость, теперь вместо гордого голода — невкусная отрыжка. Вместо отрешенно высоких мыслей — постоянный гвалт. Вокруг Пеки вечно что-то решалось, более того — решалось им: когда только успел? Всего неделю как тут — и уже знаменитость, а я тут два года как невидимка живу. А потому что он и здесь умеет командовать, как у себя на работе, и народ, похоже, один. А я что же — и тут “не местный”? Но где же я тогда “местный”? Даже моя личная гордая ссылка, так красиво созданная мной, исчезла: какая ж это, на хер, ссылка, если я каждый божий день, исключительно благодаря Пеке, сыт и пьян? Рухнули принципы!