Направление — Прага - [61]

Знаем, что вы не хотите за них ни воевать, ни умирать. Чтобы вы боялись плена и продолжали воевать — вас обманывают, говорят, будто русские убивают пленных. Не верьте этой подлой лжи. Переходите к нам, на сторону русских, по одному или группами, взводами, ротами! Ни один волос не упадет с вашей головы. Это единственный для вас путь к спасению! Фронт означает смерть. Сдача в плен — жизнь. На одном участке фронта на Дону немцы попытались удержать венгров от сдачи в плен. Венгры рассчитались с немцами, перешли к нам и сдались в плен.

Эта листовка действительна как пропуск и для одиночки и для группы желающих перейти линию фронта и сдаться Красной Армии!

Прочитайте и передайте своим друзьям!

Почти не продвигались. До смерти уставшие, из последних сил отвоевывали каждый шаг, с упорством всовывали ногу в снег, потом вытаскивали ее из сугроба, с отупением падали в белые гробы.

В тучах гудели самолеты.

Потом лежали еще в каком-то дырявом, наполовину сожженном сарае, на вонючей соломе, пропитанной всеми фронтовыми запахами. А утром те, что поднялись на ноги, с удивлением ощупывали себя — действительно ли живы.

Потом увидели деревянные избы, а между ними машины и красноармейцев.

— Обойти деревню! Если русские пойдут в атаку, обороняйтесь! — хрипел совершенно пьяный полковник.

— Шиш-то, — отбросил винтовку Янош Брезик. Лицо позеленело от страха, чувствовал, как у него перехватило дыхание.

— Обойти деревню! — размахивал руками полковник.

Но остальные тоже побросали винтовки.

— Перестреляю как собак! — рычал командир.

Но навстречу уже шли красноармейцы.

Деревня Яблоничная. Как раз там и перешли остатки 3-го венгерского Секешфехерварского полка к Красной Армии. Там же солдаты застрелили своего пьяного полковника.

Это было первого февраля 1943 года.

2-й венгерской армии тогда уже не существовало.

Прежде всего их накормили. В те минуты в них жили только губы, зубы, желудки. Глотали не пережевывая. Напихивали кусками хлеба утробу, измученные голодом, не могли насытиться.

Потом их отправили в лагерь для пленных в Лебедяни. Оттуда, снова пешком, в другой лагерь. Около Волжска.

Зима свое дело сделала и с Брезиком. Так скрутила его, что слег. В больницу. Лежал долго, а потом, когда уж из этой беды выкарабкался, ходил показываться к врачу.

Тогда, в конце лета, случилось такое, что взбудоражило весь лагерь. Венгров, румын, австрийцев, итальянцев и немцев. Приехали чехословацкие офицеры. Из формирования Людвика Свободы.

Подальше от сортира, где пленные обычно грелись на солнышке и мечтали о сале, женах, белом хлебе, вине, пиве и доме, решили, что произойдет нечто исключительное. На этом сошлись даже венгры с румынами.

Начальник лагеря построил солдат, которых считал словаками. Представил им двоих в гражданском. Пришли якобы, чтобы поговорить с ними об их будущем. Беседы, продолжал, будут вестись с каждым отдельно в одной из комнат барака для офицеров.

— Спешить не надо. Над нами не капает, говорят у нас в России.

Брезик пошел на беседу одним из первых. Ведь вызывали по алфавиту.

— Садитесь, — сказали ему и начали перелистывать бумаги. — Значит, вы Ян Брезик.

— Ян Брезик, — кивнул головой.

— Родились?

— Первого января 1919 года.

— А где?

— В Банове.

— Где это, Банов? — поинтересовался высокий.

— Около Новых Замков.

— Гм, — загмыкал в гражданском. — А какая это была деревня — венгерская или словацкая?

— Словацкая. Чисто словацкая. Испокон веку.

— А в какую школу вы ходили?

— Я? В словацкую. Другой у нас и не было. А когда появился Хорти, ну, после присоединения, открыли и венгерскую.

— Из какой вы семьи? Имею в виду, кем был отец?

— Отец? Работал на хозяев.

— А здесь написано, что вы имели коней.

Только сейчас он сообразил, что в бумагах, куда они заглядывали, что-то вроде его биографии, которую он когда-то с трудом нацарапал. А там писал и о конях.

— Были у нас кони, но уже после того, как разделили помещичью землю. Мы получили три хольда. Тогда отец раздобыл коней и работал на извозе.

— Сколько детей вас было?

— Нас — восемь.

— Назовите их.

— Старшая сестра Вероника. За ней Катерина и Франтишка. Потом брат Пало. За ним я. А там младшие: Михал, Йозеф и Мария.

— Что делали старшие сестры?

— Что делали? Что было, то и делали. Летом у болгар в Новых Замках на огородах, а вообще дома.

— А как было с вами? Учились или нет?

— Ну как вам сказать. Работал дома на конях, потом приехал двоюродный брат из Шурян и говорит отцу: «Дядя, дайте мне Янко в парикмахерскую. Я его даром научу, будет иметь профессию». Отцу это понравилось: ведь голодных ртов сколько. Вот я и выучился, раз предложили.

— А потом что? Когда выучились?

— Брил и стриг.

— Имели собственную парикмахерскую?

— Какую парикмахерскую? У меня не было денег снять комнату, не то что салон обставить.

— Так как же вы занимались своим ремеслом?

— Ходил по домам. Было у меня шестьдесят мужиков. По субботам приводил их в порядок, раз в месяц стриг. За это в конце года получал полмеры хлеба.

— Разве вам не платили?

— А из каких доходов? Давали что имели. Знаете, какая это была для семьи помощь? Только посчитайте. Шестьдесят раз по полмеры.

Потом тот, который в гражданском, снова спросил: