Направление – Берлин - [10]

– Чужие сны подглядываешь, Наруг? – услышал он позади голос поручика Качмарека.

– Да я так…

– Сосунок еще, – с познанским акцентом сказал тот, – а задиристый. Только ты его не очень-то укрощай.

– У меня и в мыслях этого не было! – встрепенулся капрал. – Надо только его немного осаживать, не то прихлопнут, как воробья.

Они пошли проверить обоз, ездовые уже грузили ящики с гранатами и густо подстилали себе солому. Марш маршем, а поспать не мешает.

Еще не взнузданные лошади пощипывали сухую траву, взмахивали головами, и незакрепленная сбруя глухо позвякивала. От навоза и конской мочи шел густой запах конюшни.

Отзвуки фронта по свежей росе разносились далеко во все стороны, а в небе время от времени вспыхивали зарницы.

Взошла луна. Во дворе посветлело. Проснувшиеся солдаты пили горький кофе, наливали его во фляги, дожидаясь построения. Унтеры, светя карманными фонариками, еще раз проверили, не затерялся ли где-нибудь ящик с боеприпасами или диск от автомата, отложенный в сторонку при чистке оружия.

Взводы выводили на дорогу. Старшина роты Валясек отдавал команды. Он покрикивал на ездовых. Это напоминало ободряющий лай овчарки, которая обходит своих овец.

Войтек, заложив руки за спину, критически оглядывал своих солдат, построенных в две шеренги. Лиц не было видно под касками, на которых лежали лунные блики, и казалось, они забрызганы известкой.

– Напоминаю. – Капрал склонил голову набок, искоса поглядывая на солдат, словно они уже провинились. – На марше не курить, не выходить из строя. Времени было достаточно, чтобы оправиться. Еще раз проверьте ноги: не сбились ли портянки. Все знают, что значит стереть на марше ноги. Еще успеете переобуться. Час марша, десять минут отдыха. Больных нет? Не вижу. Вопросы есть? Нет, – ответил он сам себе, не допуская никаких возражений.

Залевский не утерпел:

– Мы идем к Одре?

– Когда дойдешь, сам увидишь.

Внезапно его поразила игра лунного света на сапогах юного повстанца: опять не по уставу, опять этот юнец форсит.

– Залевский, ты получил ботинки с обмотками?

– Да.

– Тогда прибереги эти сапожки для бала, когда будешь с девочками танцевать! Через пять минут догонишь нас в ботинках и доложишь мне о выполнении приказа. Остальные, слушай мою команду: взвод, в колонну по четыре, направо, шагом марш!

Походная колонна двинулась, позвякивая амуницией. Это не был форсированный марш: таким маршем можно идти и идти целую вечность. Противотанковые ружья, как металлическая конструкция, крепят шеренги. Подкованные каблуки гулко выбивают дробь по песку, утрамбованному ливнем. Такому движению можно довериться целиком. Солдаты чувствуют себя сплоченными в единую массу. Один за всех, все за одного. Это не пустые слова. Они прошли испытание огнем, когда не перед кем притворяться и некого обманывать.

И в семье не всегда встретишь такую сердечную готовность. Даже брат для брата не сделал бы большего. И муж для жены, хотя клянется ей перед алтарем: «И не покину тебя до самой смерти». А сам уходит из дому, как из гостиницы. А они держатся вместе до конца. Прикрывают друг друга при штурме, под зловещий свист пуль бросаются вперед, чтобы вытащить раненого, и, смертельно усталые, хоронят павших. А ведь они всего-навсего – солдаты одной роты.

Они идут не спеша, а последний привал уже далеко. Залевский ссутулясь, догонял идущих, но те, кого он принимал за своих, оказывались солдатами чужого подразделения.

– Разведрота впереди!

– Нажимай!

И он нажимал. Брезентовый ремень автомата тер ему шею. Ранец нагревал лопатки, точно набитый горячей картошкой. Он огибал повозки. Лошади едва плелись, но ездовые, полагаясь на них, дремали, согнувшись на козлах, и покачивали головами, как евреи над талмудом. Залевский все шел и шел вперед, пока не нагнал заднюю четверку. С чувством облегчения он включился в общий ритм. Сапоги, которые он в спешке голенищами вниз сунул в свой ранец, торчали наружу. Он видел это по своей тени: горбун с крылышками. Он тяжело дышал, сердце учащенно билось. Но ноги двигались сами. Он был лишь шестеренкой в механизме.

Неожиданно рядом с ним возник капрал и молча проверил, выполнил ли он приказ, а потом окликнул старого вояку:

– Ну, как нога, Острейко?

– Да ничего…

– Держись, старина!

«Снова его понесло вперед. Вот неугомонный человек!» – с завистливым восхищением подумал Залевский.

Приходилось поглядывать под ноги, следить за идущими впереди, потому что дорога была перепахана огнем артиллерии, местами глубокие воронки от бомб вгрызались до самой середины в асфальтовую ленту шоссе. В них отсвечивала зеленью дождевая вода. Там квакали бесчисленные крохотные жабы, выводя только две унылые ноты.

Неожиданно взвод потерял спаянность, плавное движение нарушилось, путь преградила грузовая машина, которая увязла в грязи. Тщетно шофер газовал, колеса буксовали, перемешивая жижу. Не помогали и срубленные саперной лопаткой ветки.

– Ребята, помогите! – попросил, высовываясь из кабины, водитель.

– Давай подтолкнем! – Солдаты плотно облепили машину, их ноги утонули в разболтанном колесами месиве.

– Плюется, сукин кот! – выругался кто-то в сердцах и вытер рукавом забрызганное грязью лицо.