Наполеоновские войны - [92]

Итак, не вникая в детали, успех военной реформы в Пруссии, так же как и везде, зависел от улучшения управления государством. А в этом отношении Пруссия была особенно отсталой страной. Исполнительная власть находилась в руках восьми министров, которые составляли Главную директорию войны и территорий, но их задачи распределялись самым что ни на есть запутанным образом, причём одни занимались всеми государственными делами, которые затрагивали отдельные провинции, а другие занимались одним отдельным вопросом, который затрагивал всё королевство. Между тем по историческим причинам в важной провинции Силезия имелась отдельная администрация, вдобавок армия была фактически совершенно независима (хотя последней формально занимался один из департаментов Главной директории, на практике у него почти не было полномочий, поскольку обязанности по управлению войсками разделялись между верховным военным советом и — неофициально — личными военными советниками короля). Во главе всего этого величественного сооружения стояли король и его личная свита, кабинет (Kabinett) — министры Главной директории, не имевшие полномочий. Поскольку государственный совет, в предполагаемые функции которого входило увязывание всех государственных дел, собирался редко, всё это создавало потрясающую путаницу, тем более что Фридрих-Вильгельм сочетал отказ делегировать полномочия с неумеренными затяжками. Хуже того, с точки зрения радикальных реформаторов, эта система к тому же являлась ещё одним препятствием для возникновения патриотического духа. Как писал барон фон Штейн (von Stein) (позднее ставший важнейшим гражданским представителем прусского реформистского движения): «Одним из неизбежных последствий несовершенства организации и подбора личностей является неудовлетворённость жителей Пруссии правительством, падение репутации монарха в глазах общества и необходимость перемен»[249]. Решение Штейна о создании исполнительного совета министров и реорганизации самих министерств было отвергнуто, так же как и множество других подобных предложений, поэтому Пруссия вступила в войну переформированной.

По мере того как французские армии маршировали по Пруссии, аргументы реформаторов начали встречать отклик: помимо прочего, претензия дворянства на то, что оно является гарантом военной доблести, подвергалась коренной переоценке капитуляцией без сопротивления одного аристократического рода за другим. Так, Фридрих-Вильгельм, старавшийся изо всех сил перестроить свою потрёпанную армию в отдалённой твердыне, Восточной Пруссии, издал ряд декретов, в которых повелевал своим генералам с новыми силами вступать в борьбу, рекомендовал принимать на вооружение французскую тактику, объявлял о заслуженном наказании всех офицеров, которые, как было обнаружено, запятнали себя постыдными поступками, угрожал драконовскими мерами на случай всякого повторения такого поведения и временно открывал офицерский корпус для продвижения в него лиц из рядового состава. Король был доведён до такого отчаяния, что он даже обдумывал формирование массовой армии в Восточной Пруссии, хотя отсутствие оружия и боеприпасов привели к отказу от этого плана — единственными последствиями его стали несколько мелких партизанских операций в Силезии.

После наступления мира импровизацию заменила упорная кампания по проведению реформ, первым шагом которой стало учреждение в июле 1807 г. так называемой «Комиссии по военной реорганизации». Хотя сначала лишь двое из пяти её членов — Шарнгорст и Гнейзенау — придерживались реформистских взглядов, к концу года реформисты одержали в ней победу. А в том, что касается направления реформ, у Шарнгорста и Гнейзенау не было никаких сомнений. В ноябре 1807 г. Шарнгорст писал Клаузевицу:

«Мы должны воспитать у нации чувство самостоятельности, дать ей возможность обрести самосознание и самообладание; только это научит её уважать себя и заставит других уважать её»[250].

Здесь стоит процитировать и Гнейзенау, в частности, его откровенное высказывание о влиянии революционной Франции:

«Новые времена… требуют новых дел… Революция привела в движение… весь французский народ… на равноправном социальном и фискальном фундаменте… уничтожив таким образом прошлый баланс власти. Если другие государства хотят вновь установить его, им следует… использовать те же самые средства»[251].

Эти воззрения реформистов поддержало восстание, вспыхнувшее в 1808 г. в Испании. Приняв за чистую монету напыщенные излияния испанской пропаганды об его успехах, они уверовали в то, что и в Германии можно следовать его примеру. Так, Гнейзенау мечтал о повторении подвигов защитника Сарагосы, Хосе Палафокса (Jose Palafox), который во главе вооружённых граждан два месяца отбивал атаки французов; для подготовки к восстанию начали организовываться повстанческие комитеты, а Штейн и Шарнгорст оказывали давление на Фридриха-Вильгельма, чтобы он санкционировал всеобщее восстание в случае войны между Австрией и Францией, и даже обсуждали его свержение, если он встанет у них на пути. В данном случае всё это не дало никаких результатов — самого Штейна уволили после того, как французы перехватили одно очень неосторожное письмо, касающееся планов восстания, к тому же несколько попыток восстания в 1809 г. в Вестфалии потерпели фиаско — но, как бы то ни было, испанская война продолжала оставаться постоянным источником воодушевления, а Гнейзенау и Клаузевиц в августе 1811 г. бесплодно строили планы восстания.