Наполеоновские войны - [47]

Итак, мы подходим к третьей функции эксплуатации Европы, на которой империя построила фундамент для огромной грабительской системы. С ростом степени профессионализации «великой армии» её нравственные принципы претерпевали резкие изменения. Поскольку она перестала быть «армией добродетели» первых дней Республики, её главным стимулом стали «почести», а фактически — стремление добиться личной наживы, положения и продвижения по службе. Поскольку Наполеон твёрдо решил стать главой гражданского режима во Франции, это ставило перед ним задачу, естественное решение которой давала империя. Во-первых, император создавал избыточное число генерал-губернаторств, вице-королевств и даже престолов. Во-вторых, кампании великой армии давали возможность разбогатеть таким людям, как Ожеро, Сульт, Массена (Massena) и Виктор (Victor) (Ожеро — «надменный разбойник» — прославился тем, что однажды ворвался в итальянский ломбард и набил карманы драгоценностями). На это Наполеон по большей части закрывал глаза. Как он заметил:

«Не надо мне рассказывать о генералах, любящих деньги. Только это позволило мне выиграть сражение при Эйлау. Ней (Ney) хотел добраться до Эльбинга (Эльблонг), чтобы добыть побольше денег»[150].

Не все французские полководцы занимались грабежом — по крайней мере Даву (Davout) и Бессьер (Bessieres) были образцами честности, — но награбленное не являлось единственным источником богатства. С 1806 г. император всё время расширял практику предоставления земельных владений и других источников дохода тем, кого он хотел наградить. К 1814 г. он произвёл 4994 таких награждений с общим годовым доходом примерно 30 миллионов франков. Более половины этих имений достались высшим офицерам, при этом примечательно, что подавляющее их большинство находились за «естественными границами», таким образом генералы получали мощный стимул для побед в сражениях. Что касается привлекаемых ресурсов, то, когда Итальянское королевство в 1807 г. приобрело австрийскую Венецию, одну пятую её доходов пришлось зарезервировать для лиц, одариваемых Наполеоном, в Вестфалии была утрачена примерно такая же доля государственных доходов, а в Великом Герцогстве Варшавском разнообразные награды оценивались в 26.500.000 франков. Если империя давала некоторым своим высшим военным чинам несметные богатства, то на нижнем уровне она позволяла множество «пустяков», которыми соблазняли армию. Официально грабёж и мародёрство были запрещены, но фактически они были начертаны на знамени великой армии. Не считая женщин, бывших, как мы увидим, весьма важной целью, провианта и напитков, войска похищали огромное количество денег и ценностей. Например, после взятия Сарагосы в 1808 г., как полагают, исчезло по меньшей мере три миллиона франков. Вот что было у одного сержанта наполеоновской армии в мешке — трофеи, которые он вёз домой после похода на Москву:

«Я вёз… женское платье из китайского шёлка, вышитое золотом и серебром, несколько золотых и серебряных украшений, два серебряных рельефных изображения тончайшей работы длиной в фут и высотой восемь дюймов. Кроме того, у меня было несколько медальонов и… плевательница, украшенная бриллиантами… распятие из золота и серебра и небольшая китайская фарфоровая ваза»[151].

И ещё, империя, кроме того, обеспечивала роскошную жизнь большой семье Наполеона. Жозеф и Луи вели относительно скромный образ жизни, но остальные многочисленные братья и сёстры императора были совершенно невоздержанны. Жером, будучи королём Вестфалии, отличался расточительностью и к негодованию Наполеона перерасходовал за год цивильный лист на два миллиона, увеличил долг на сумму, в пять раз превышающую эту, и заработал репутацию распутника, выдающегося даже в семье, известной амурными делами. То же самое и Элиза Бонапарт в Лукке имела пять дворцов, осыпала всяческими дарами своих придворных, добиваясь должного великолепия двора, и председательствовала на бесконечных празднествах, а к тому же умудрилась разбогатеть на добыче мрамора в Карраре. В довершение ко всему, в Неаполе Каролина Бонапарт и Иоахим Мюрат проявили такую расточительность в перестройке дворца и реконструкции города, что вернувшиеся с Сицилии Бурбоны раскрыли рты от удивления.

Итак, империя представляла собой систему грабежей и военную машину, но она также являлась крупным экономическим предприятием. Здесь мы переходим к теме континентальной блокады. Франция, обладавшая превосходством на суше, не могла нанести непосредственный удар по Британии из-за своей слабости на море. Хоть император никогда не терял надежд на военно-морскую победу, сооружая множество кораблей и безуспешно пытаясь взять в свои руки датский, португальский и испанский флоты, единственным средством борьбы с Британией оставалась экономическая война. Не считая операций, проводимых многочисленными французскими торговыми судами, рыскающими по океанам, это означало блокаду. Расчёт строился на том, что недопущение британских товаров на континент лишит Великобританию и капитала, и рынков и таким образом спровоцирует экономический и финансовый кризис, который заставит её прекратить субсидировать иностранные державы и, в конечном итоге, выведет из войны. После возобновления военных действий в 1803 г. против британской торговли было принято множество соответствующих мер, а в 1806 г. мечты о континентальной блокаде превратились в реальность. Изданным 23 ноября в Берлине декретом провозглашалась блокада Британских островов. Блокада не ограничивалась закрытием для британских судов побережья Франции и её союзников, запрещалась торговля всеми британскими товарами, а все британские товары, обнаруженные на континенте, подлежали конфискации. Но это было ещё не всё, и не только из-за драконовских мер, введённых в действие миланскими декретами от 23 ноября и 17 декабря 1807 г. Континентальная блокада стала стержнем французской внешней политики: Пруссии и России в 1807 г. пришлось присоединиться к ней в уплату за мир с Францией, она также составляла дополнительный стимул для оказания давления на относительно небольшие государства, такие как Португалия и Дания.