Наполеоновские войны - [203]

Более трагически сложилась судьба дивизий Пакто и Аме, в основном составленных из национальных гвардейцев и плохо обученных конскриптов. Имея на руках приказ идти на соединение с главными силами Наполеона, они, отягощенные огромным обозом, двигались от Сезанна к Ватри (не по самой короткой дороге) и ближе к вечеру севернее Фер–Шампенуаза также неожиданно столкнулись с русской кавалерией генерала Ф. К. Корфа из Силезской армии. Сначала Корф был подкреплен кавалерией генерала И. В. Васильчикова, а затем сюда прибыл с гвардейскими русскими и прусскими конными полками сам Александр I (вместе с королем прусским и князем Шварценбергом). Атакованные конницей французы также начали отступление, сначала бросили весь транспорт, затем потеряли все имеющиеся 16 орудий. После семичасового отступления, несмотря на героическое сопротивление французов, при помощи конной артиллерии русские кавалеристы прорвали и изрубили все шесть каре генерала Пакто. Спастись удалось единицам. Оба командира дивизий и еще пять генералов попали в плен, как и примерно 1500 солдат (большинство раненых). Общие потери французов в этом двойном бою составили от 8 до 10 тыс. человек и 75 орудий, у союзников – от 2 до 4 тыс. человек. Против французов в тот день действовало до 16 тыс. конницы, из них – 12 тыс. русских кавалеристов при 94 орудиях.

Бои под Фер–Шампенуазом в российской императорской армии всегда считались днем славы русской кавалерии. Безусловно, это был пример очень удачного боя конницы против пехоты, учитывая очень удобную открытую местность для действия кавалерийских масс. Фактически союзники, за два года своего подавляющего превосходства в этом роде войск, фактически впервые смогли эффективно использовать конницу для окружения и разгрома французской пехоты[570]. Но во многом значение Фер–Шампенуаза оказалось поднятым в литературе благодаря участию в тот день элитной гвардейской кавалерии, да еще на глазах своего императора, принявшего личное участие в одной из атак. Как вспоминал, например, А. И. Михайловский–Данилевский о действиях Александра I и его конвоя – лейб–гвардии Казачьего полка, оказавшихся перед дивизией Пакто: «Государь велел казакам идти немедленно в атаку, а мне приказал орудия подвести на картечный выстрел. Неприятель выстроил три карея, и началось дело. Император с казаками ударил сам лично на первый карей, который невзирая на сильную ружейную пальбу мгновенно был смят»[571]. Значительная по объему биографическая литература и полковые истории запечатлели на своих страницах многочисленные подвиги полков и персонально участников, но с особым удовольствием описывали личное нахождение в бою Александра I. Фер–Шампенуаз занимал определенное место и в воспоминаниях русских гвардейских офицеров. Если взять и проанализировать их мемуары, то без труда выяснится, что, например, гвардейская пехота практически не принимала участия в боях 1814 г. Офицеры гвардейской пехоты могли описывать бесконечные марши и контрмарши, бивуаки, дружеские обеды, бедность деревенских каменных жилищ во французской провинции, враждебное отношение крестьян к войскам союзников и различные бытовые походные подробности, но не бои и сражения, поскольку гвардия в них не принимала участие, а в лучшем случае находилась в резерве. А у их коллег, у многих гвардейских кавалеристов Фер–Шампенуаз являлся единственным боевым эпизодом, о котором они могли реально вспоминать. Таким образом, это сражение оказалось освящено августейшим присутствием и пиететом перед гвардейской славой, затем его значение было приподнято мемуарной и исторической литературой.

После Фер–Шампенуаза две коалиционных армии, численностью более 100 тыс. человек, теперь могли почти без всяких серьезных препятствий дойти до Парижа, на их пути не оставалось войск противника, способных сдержать и остановить их дальнейшее движение. А. И. Михайловский–Данилевский, описывая преследование и «бегство удалявшегося неприятеля» к Парижу, упоминает, что среди союзников были и сомневающиеся в удачном исходе этого «великого предприятия»: «Австрийцы, пруссаки, баварцы, виртембергцы и баденцы, идя по стопам русских, верили с трудом, что успех увенчает смелое предприятие наше. Устрашенные многолетними поражениями, им казалось среди самых побед наших, что неприятель расставляет нам сети; мы с трудом влекли их за собою к торжествам, и Государю должно было употребить всю проницательность ума его, всю твердость его характера и вежливость в обращении, свойственную ему одному, которую он всех очаровывал, чтобы вселить в них доверие»[572].

Капитуляция Парижа

Так или иначе 17 (29) марта две союзные армии через Бонди и Бурже достигли города и 18 (30) марта штурмом овладели Бельвильскими высотами и Монмартром. Защитники города представляли собой достаточно пеструю картину: здесь были остатки корпусов маршалов Мармона и Мортье, прибывшие накануне вечером, отряды национальной гвардии, плохо вооруженные и слабо обученные, канониры–инвалиды, ученики Политехнической и Альфорской школ, а также добровольцы. Всего примерно 42 тыс. человек. Укреплений практически не было, но импровизированный гарнизон все же оказал упорное сопротивление, однако с потерей господствующих над городом высот Париж был обречен. Бой за город имел важнейший политический смысл, а с военной точки зрения это все–таки был боевой эпизод – штурм предместий и взятие города, правда, имевший стратегическое значение. И здесь главную роль, без всякого сомнения, сыграли русские войска. Основные силы штурмующих колонн составляли русские корпуса генералов А. Ф. Ланжерона, М. С. Воронцова, Н. Н. Раевского, Е. Вюртембергского. Как потом написал участник взятия Монмартра полковник М. М. Петров, что «когда шли на укрепления Парижа, или, лучше сказать, лезли на бодливое темя Франции, то каждый солдат пылал румянцем геройства, понимая важность совершавшегося окончательного подвига и отмщения, и каждый из нас не хотел умереть прежде покорения Парижа»