Наполеон и Жозефина - [31]
На следующий день к одиннадцати часам вечера Жозефина приехала на улицу Победы. Консьержка, сильно смущенная, остановила ее:
— Генерал запретил пускать вас в дом…
Оскорбленная, словно получив пощечину, Жозефина разрыдалась. Тронутый ее слезами, привратник открыл ворота. У входа в особняк Агата, камеристка, ждала свою хозяйку.
— Генерал заперся на ключ в своей комнате, — прошептала она.
Жозефина, плача, поднялась наверх и постучала. Молчание. Она рыдала, просила открыть, затем легла на пол перед дверью, умоляя простить ее, не умолкая, лепетала, вспоминая их любовь, безумные ночи, горячие ласки и, наконец, нежно вздыхая, прислонилась головой к двери, не сомневаясь, что там, в комнате, Бонапарт, раздираемый чувствами, тоже плачет…
Примерно через час доброй Агате, рыдавшей на лестнице, пришла в голову спасительная мысль отправиться за Гортензией и Евгением и попросить их помочь матери. Двое детей, став перед дверью, плача, как и все остальные, стали просить Бонапарта в духе того времени:
— Не покидайте нашу мать! Она умрет! Неужели мы, бедные сироты, у которых эшафот уже отобрал родного отца, лишимся и защитника, которого нам послало само Провидение?
После этого Бонапарт открыл дверь. Бледный, с блестящими глазами, он протянул руки, и Жозефина бросилась в его объятия. Послушаем, как он сам описывает эту сцену:
"Мое сердце не выдерживает вида льющихся слез. Я был глубоко взволнован и не мог видеть, как рыдают эти бедные дети. И я сказал себе: "Неужели они должны стать жертвами ошибок их матери?" Что мне было делать? Я думаю, нет ни одного мужчины, который смог бы вынести это".
После того как Бонапарт крепко поцеловал Жозефину, он отнес ее в постель, и на следующий день Жозеф, явившийся на улицу Победы, застал их там же.
По прошествии страстной ночи примирение состоялось…
Дезирэ Клари — тайная союзница Бонапарта
В политике нужно искать поддержки у женщин. Тогда мужчины сами пойдут за вами.
Адольф Гитлер
После отъезда своего брата Бонапарт встал, оделся и открыл окно. В комнату проникли запахи осени. Он с восторгом вдыхал их и наслаждался видом своего парка и Монмартрского холма с разбросанными по нему садами, виноградниками и ветряными мельницами… Земледельцы с мотыгами на плечах расходились по своим полям. С холмов, из деревушек Ле Шапель и Батиньоль, спускались запряженные осликами тележки, груженные фруктами, овощами, яйцами, направляясь на рынок Сент-Оноре.
Некоторые крестьяне привозили в город большие закрытые корзины с сырами и мясом для членов правительства. В это голодное время такие редкостные продукты могли себе позволить только люди, занимающие высокий пост. Большинство продуктов питания стоило очень дорого, и простой народ, столько надежд возлагавший на революцию, находился в еще более тяжелом положении, чем до 9 года. Полфунта кофе стоило двести десять ливров, пачка свечей — шестьсот двадцать пять ливров, повозка дров — семь тысяч триста ливров. Сахар был настолько нормирован, что французы придумали забавный способ, чтобы дольше пользоваться им: кусок сахара подвешивали на длинной веревочке к потолку, и каждый член семьи опускал его на строго определенное время (одинаковое для всех) в чашку с кофе или настоем трав, заменяющим чай. А тот, кто осмеливался подержать его дольше, считался виновным, как настоящий вор.
Бонапарт знал обо всем этом. Его мать и братья рассказывали ему о нищете народа, об обесценивании денег, о махинациях на бирже и нечестности членов Директории. Ему хотелось знать об отношении парижан к правительству. Решительные действия, которые он намеревался предпринять, могли удасться только в том случае, если бы все жители столицы поддержали его, если бы он был уверен, что члены правительства осточертели всем слоям общества, и если бы, по его выражению, пришла пора "ловить момент"…
Он закрыл окно, поцеловал Жозефину, которая спала, улыбаясь во сне, и спустился к себе в кабинет, чтобы встретиться с разными людьми, пришедшими к нему с визитом.
Успокоившись телом и душой после ночи любви, он любезно принимал визитеров, умело расспрашивал их и за время своего первого рабочего утра сумел прощупать пульс населения Парижа. То, что он узнал, обрадовало его.
Режим был ненавистен народу, и почти каждый день жители столицы находили способ открыто посмеяться над пятью директорами.
Так, вечером, во время первого представления спектакля "Вертеп", в тот момент, когда четверо воришек, персонажей пьесы, появляются на сцене, какой-то зритель воскликнул: "Их только четверо! А где пятый?" И зал взорвался таким восторгом, что актеры, воодушевленные дружным смехом зала, подошли к рампе и начали аплодировать публике.
Бонапарт узнал также, что владелец парфюмерной лавки с улицы Луа заработал много денег, продавая веера, на которых были нарисованы пять зажженных свечей, и одна из них — средняя — возвышалась над другими. На одной стороне веера была надпись: "Погасите четыре", на другой — "Надо экономить".
Постепенно убеждаясь в полной недееспособности правительства, люди стали подумывать о возвращении монархии. И Бонапарт, который считался непримиримым республиканцем, несмотря на свои далеко идущие планы притворялся разгневанным, узнавая, что щеголи и франты, роялистские настроения которых не были ни для кого секретом, требовали восшествия на престол Людовика XVIII и распевали куплеты, направленные против Пятисот (члены Нижней палаты законодательного корпуса). Возможность роялистского заговора заставила Бонапарта задуматься. Его развеселил один случай.
