Наполеон. Голос с острова Святой Елены - [241]

Шрифт
Интервал

Доехав до «Дома тревоги» (пост, с которого можно увидеть корабли, находящиеся на большом расстоянии от берега острова), я получила возможность обозревать дороги острова, прекрасную панораму океана, многие корабли, стоявшие на якоре, и сторожевые бриги, крейсировавшие вокруг острова с наветренной и с подветренной стороны. Впервые я получила возможность ясно увидеть Лонгвуд, находившийся на другой стороне «Дьявольской Чашеобразной Впадины». Эта чаша достойна своего имени, ибо эта впадина действительно представляет собой вогнутое пустотелое пространство, загромождённое ужасными вулканическими выбросами. Вид у этой впадины в самом деле дьявольский. Ничто в этой впадине не радует глаз, за исключением маленького возделанного участка земли с одной стороны впадины, почти у самого её дна, который создаёт странный контраст с окружающей этот участок абсолютной пустошью. Вам представляется возможность созерцать два уютных коттеджа с фруктовыми садами и цветниками[89], которые, казалось, были словно сброшены в эту дьявольскую чашу с территории какого-то сказочного счастливого царства.

Подъехав к «Воротам Хата», я обнаружила, что картина природных условий острова вновь изменилась. С окутанного различной зелёной растительностью пика Дианы, вершина которого почти касалась облаков, открывался великолепный вид на «Долину рыбака»[90], которая, извиваясь внизу, представляла вашему взору самые разнообразные красоты природы, да к тому же была украшена изящно построенным большим домом и аллеями, обсаженными с обеих сторон деревьями. Вид всего этого приносит сладостное облегчение душе, особенно после тягостного зрелища полнейшего опустошения и бесплодия местности, которую я только что проехала. После того как я миновала ворота Лонгвуда, я вскоре доехала до военного лагеря в Дедвуде. Живописный вид только что возведённых среди деревьев белоснежных шатров военного лагеря, восхищавших своим резким контрастом с тёмно-синими тенями от ветвей эвкалиптов, произвёл на меня ранее неизведанное впечатление, близкое к театральному; и я подумала, что мне никогда раньше не приходилось созерцать более интересного целостного ансамбля, созданного вместе природой и рукой человека. Однако, когда я подъехала поближе, мой восторг от вида деревьев несколько поубавился; они находились под воздействием дующих все время в одну сторону пассатов. Рассмотрев повнимательнее деревья и их листву, я с удивлением обнаружила, что листья эвкалиптов по своей природе настолько вредны, что под каждым деревом достаточно большое пространство представляет собой чёрную безжизненную массу, абсолютно непригодную для выращивания какой-либо растительности из-за пагубного влияния на неё опадающей листвы эвкалипта. Листья эвкалипта очень маленькие и узкие».

* * *

Дедвуд, декабрь 1815

Всю ночь я едва могла закрыть глаза из-за этих отвратительных мух. Всё моё тело покрыто их укусами, и как раз в эту минуту семь или восемь мух резвятся на моей подушке. Всю ночь крысы бегали стаями. Когда я устала отгонять их прочь и, наконец, заснула, они прогрызли дыры в покрывале на кровати. Дождь продолжал лить в течение всей ночи с такой силой, что, пробиваясь сквозь щели в креплениях всех сторон шатра, образовал лужу на дне шатра поверх лодыжек моих ног. Мы не могли достать даже несколько деревянных досок, чтобы подложить их под ноги и держать их сухими, так как дерево на острове является большой редкостью. Наша единственная надежда заключается в том, чтобы набраться огромного терпения и дождаться времени, когда через несколько недель в гавань острова, наконец, зайдёт какой-нибудь транспортный корабль, и мы тогда сможем купить несколько старых упаковочных ящиков и ухитриться соорудить из них нечто, похожее на пол, чтобы держать наши ноги в шатре сухими.

Крысы прогрызли насквозь бочонок, в котором мы держали наше засоленное масло, которые купили на мысе Доброй Надежды, а вот свежего сливочного масла здесь на острове достать невозможно[91]. Дождевая вода проникла в наши книжные шкафы, и все мои книги испорчены. Послав эти книги на кухню, чтобы их высушили, я обнаружила, что дождь проник сквозь дёрн, покрывавший крышу кухни, и слуги стоят по колено в воде, вычёрпывая её полными вёдрами. Сырость в шатре сделала моё пианино глухим, и я не могу извлечь из него ни одного звука.

Мы направили начальнику офицерской столовой просьбу уделить нам два или три фунта свежего мяса на обед, но он ответил, что ему не хватает мяса для офицерского обеда; тогда мы послали сержанта к начальнику хозяйственного снабжения полка с просьбой прислать нам немного пайковой солонины или засоленной свинины, а также хлеба и немного картофеля: он ответил нам, что хлеб не привезли из города, так как дороги пришли в такое состояние, что практически по ним нельзя проехать; что в течение нескольких дней он картофеля не получал; что у него осталось очень немного пайковой солонины, но всё же он пришлет нам маленький кусок солонины с небольшим количеством риса.

Мы послали солдата с несколькими долларами к местным фермерам, чтобы купить у них немного картофеля и других овощей, но солдат вернулся через несколько часов совершенно уставшим и с пустыми руками, так как местные жители не прилагают усилий, чтобы сажать другие овощи, кроме картофеля, который они отвозят в город мешками, чтобы там продать его или по бартеру поменять его на другие вещи, а сами живут на одной солонине и на рисе. Поэтому мы были вынуждены удовлетвориться этой пищей острова Святой Елены и приказать повару счищать с засоленной жирной свинины кусочки сала, чтобы сжигать их в нашей лампе, так как наши свечи почти закончились, а новые свечи появятся в магазинах не раньше следующего месяца. Мы не могли достать дров для камина, так как запрещалось рубить для этой цели дерево эвкалиптов без разрешения правительства, и вынуждены были приказать нашему слуге срезать ветки с кустов ежевики, чтобы состряпать наш обед.


Рекомендуем почитать
Горький-политик

В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.


Пушкин. Частная жизнь. 1811—1820

В этой книге все, поэзия в том числе, рассматривается через призму частной жизни Пушкина и всей нашей истории; при этом автор отвергает заскорузлые схемы официального пушкиноведения и в то же время максимально придерживается исторических реалий. Касаться только духовных проблем бытия — всегда было в традициях русской литературы, а плоть, такая же первичная составляющая человеческой природы, только подразумевалась.В этой книге очень много плотского — никогда прежде не был столь подробно описан сильнейший эротизм Пушкина, мощнейший двигатель его поэтического дарования.


Путь хирурга. Полвека в СССР

Владимир Голяховский был преуспевающим хирургом в Советской России. В 1978 году, на вершине своей хирургической карьеры, уже немолодым человеком, он вместе с семьей уехал в Америку и начал жизнь заново.В отличие от большинства эмигрантов, не сумевших работать по специальности на своей новой родине, Владимир Голяховский и в Америке, как когда-то в СССР, прошел путь от простого врача до профессора американской клиники и заслуженного авторитета в области хирургии. Обо всем этом он поведал в своих двух книгах — «Русский доктор в Америке» и «Американский доктор из России», изданных в «Захарове».В третьей, завершающей, книге Владимир Голяховский как бы замыкает круг своих воспоминаний, увлекательно рассказывая о «жизни» медицины в Советском Союзе и о своей жизни в нем.


Прощание славянки

В сборник «Прощание славянки» вошли книги «По ту сторону отчаяния», «Над пропастью во лжи», публикации из газеты «Новый взгляд», материалы дела и речи из зала суда, а также диалоги В.Новодворской с К.Боровым о современной России.


И возвращается ветер...

Автобиографическая книга знаменитого диссидента Владимира Буковского «И возвращается ветер…», переведенная на десятки языков, посвящена опыту сопротивления советскому тоталитаризму. В этом авантюрном романе с лирическими отступлениями рассказывается о двенадцати годах, проведенных автором в тюрьмах и лагерях, о подпольных политических объединениях и открытых акциях протеста, о поэтических чтениях у памятника Маяковскому и демонстрациях в защиту осужденных, о слежке и конспирации, о психологии человека, живущего в тоталитарном государстве, — о том, как быть свободным человеком в несвободной стране. Ученый, писатель и общественный деятель Владимир Буковский провел в спецбольницах, тюрьмах и лагерях больше десяти лет.