Наполеон. Годы величия - [45]

Я не буду даже пытаться описать кортеж — хотя я по-прежнему храню самые живые воспоминания о виденной мною сцене, — поскольку мне бы пришлось говорить слишком долго. Только представьте себе десять тысяч кавалеристов, горделиво восседавших на лошадях, узкой колонной проезжавших между двумя рядами пехотинцев, имевших не менее импозантный вид. И кавалеристам, и пехотинцам предстояло преодолеть путь примерно в половину лье. Затем подумайте о численности экипажей, об их великолепии, блеске парадной сбруи, попон лошадей, а также о парадных мундирах солдат, о музыкантах, игравших марши по случаю коронации, о перезвоне колоколов и заглушавших их раскатах пушечных залпов, ко всему этому добавьте огромное множество — от четырех до пяти сотен тысяч — зрителей; и лаже тогда будет очень трудно правильно представить себе картину этого поразительного великолепия.

В декабре в Париже погода очень редко бывает хорошей, но в этот день небеса, казалось, благоволили императору; и как только он вошел в церковь, густой туман неожиданно рассеялся и сверкающий сноп солнечных лучей еще ярче осветил великолепный кортеж.

Религиозная церемония продолжалась почти четыре часа, что должно было быть изнуряющим испытанием для главных исполнителей проходившего представления. Личный обслуживающий персонал постоянно находился на дежурстве в апартаментах, подготовленных для императора во дворце архиепископа; зрители время от времени сменяли друг друга, и таким образом каждый имел возможность видеть хотя бы часть церемонии.

Было условлено, что коронация их величеств будет проведена 2 декабря 1804 года. Утром этого великого дня все в замке поднялись очень рано, особенно те, кто обслуживал гардеробную. Сам император встал с постели в восемь часов. Облачить его величество в богатый костюм, приготовленный для этого события, было делом не простым; и все время, пока я одевал его, он прибегал к риторике и проклятиям в адрес вышивальщиков, портных и поставщиков. Передавая ему один за другим предметы его одежды, я выслушивал: «А вот теперь такая-то красивая штучка, месье шутник, — говорил он (и моим ушам отводилась обычная роль в его игре), — но мы посмотрим, какой счет нам представят за эту штучку».

Костюм его был таким: шелковые чулки с золотой вышивкой, с имперской короной на стрелках; белые вельветовые шнурованные туфли с золотой вышивкой; белые вельветовые бриджи с золотой вышивкой по швам; бриллиантовые пряжки и пуговицы на подвязках; жилет, также из белого вельвета, с золотой вышивкой и с бриллиантовыми пуговицами; малинового цвета вельветовый китель с отделкой из белого вельвета и с вышивкой вдоль всех швов, весь сверкавший от золота и драгоценных камней; короткий плащ, также малинового цвета, с подкладкой из белого атласа, свисающий с левого плеча и скрепленный справа на груди двойной бриллиантовой застежкой.

Во время таких событий передавать рубашку императору обычно поручалось главному камердинеру; но, судя по всему, его величество не помнил об этом законе этикета, и поэтому я один выполнял всю эту процедуру, к чему уже привык. Рубашка была одной из тех, которые обычно носил его величество, но из очень красивого батиста, поскольку император привык к белью только очень высокого качества; к манжетам добавлялись красивые кружева, его шейный платок был из самого изысканного муслина, а кружевной воротник — превосходной работы. Черная вельветовая мантия, увенчанная двумя белыми эгретами, была украшена поясом из бриллиантов, который скреплялся уникальным бриллиантом «Регент».

Облаченный во всю эту одежду, император покинул Тюильри; и до тех пор, пока он не подъехал к собору Парижской Богоматери, он не набрасывал на плечи мантию, предназначенную для великой коронации. Эта мантия была из малинового вельвета, покрытая золотыми пчелками, подбитая белым атласом и скрепленная золотым шнуром с кисточкой. Вес равнялся по крайней мере восьмидесяти фунтам, и, хотя ее поддерживали четверо высокопоставленных сановников, она своей тяжестью заставляла его величество пригибаться. По этой причине, вернувшись в замок, он как можно скорее освободился от всего этого богатого и страшно неудобного одеяния; и пока он переодевался в свой гренадерский мундир, повторял снова и снова: «Ну наконец я смогу дышать». Без сомнения, он чувствовал себя гораздо лучше в день сражения.

Я никогда раньше и уже потом не слышал такой впечатляющей музыки: два оркестра с четырьмя хорами, более трехсот музыкантов; множество военных оркестров, игравших героические марши.

Его величество не позволил Папе Римскому дотронуться до короны и сам водрузил ее на свою голову. Она представляла собой диадему из золотых дубовых и лавровых листьев. Его величество затем взял корону, предназначенную для императрицы, и, подержав ее немного, возложил на голову своей августейшей супруги, которая склонилась перед ним на колени. Ее волнение было столь большим, что она не смогла удержаться от слез и, встав, одарила императора взглядом, полным нежности и чувства благодарности; и император ответил ей таким же взглядом, нисколько не преуменьшая этим своего достоинства, поддержание которого было необходимо в присутствии стольких свидетелей этой впечатляющей церемонии.