Напиши обо мне роман - [128]

Первые два дня я была одна в палате, но потом ко мне подселили очень красивую и грустную блондинку. Худую, с огромными глазами, узкими бедрами и бледной до серости кожей.

Первое, что я подумала про нее — анорексичка.

Первое, что она подумала про меня — что я прячусь тут от сумасшедшего любовника, который гонялся за мной с ножом.

Это мы выяснили вечером, когда разговорились, а сначала не успели даже познакомиться, когда в палату ворвалась ее мама — полная копия дочери. Длинные пальцы, белая кожа, огромные глаза. Только вокруг глаз морщины, кожа высохла, а узкие бедра чуть-чуть более грузные, чем у дочери.

— Танечка, ну так нельзя! — громко начала она с порога. — Если ты чувствуешь, что заболеваешь, сразу надо идти к медсестрам и требовать градусник! Они тут тебе пневмонию лечить не будут! Где твои носки? Замотай горло шарфом, оно у меня тоже слабое, только ангины нам тут не хватало. Поставила градусник? Сядь на стул, я сейчас все застелю.

И пока заботливая мама застилала больничную койку домашним бельем в цветочек и протирала все доступные поверхности антисептиком, мы с Танечкой смотрели друг на друга, забившись каждая в свой угол — в схватке взглядов решая, кто в этот раз будет в роли экстраверта, приручающего своего домашнего интроверта.

/3

В клинике мне хорошо. Время тут свернулось калачиком, как полосатая кошка, уткнулось носом в собственный бок и кажется — мир снаружи не может проникнуть внутрь без разрешения.

Это не настоящий сумасшедший дом, хотя я лихо зову это место про себя «дуркой», чуть-чуть бравируя этим. Но все-таки особенное место, где можно снять с себя часть ответственности. И бродить, где хочется, заглядывая в потайные уголки большого сада, где прячутся заснеженные фонтаны, старинные беседки и чугунные скамейки прошлого века.

Можно не бояться, что на тебя прикрикнут за то, что зашла туда, куда нельзя. Что взять с сумасшедшей? Ласково улыбнутся и проводят обратно к главному корпусу и даже объяснят, как обращаться с кофейным автоматом. У него тоже тонкая душевная организация — просто засунуть купюру недостаточно, нужно быть ласковой и терпеливой.

По вечерам в маленьком флигеле в глубине территории проходят сеансы музыкотерапии. Ворчливый дядечка долго распаковывает электронное пианино, выставляет режим органа и час-полтора играет что-то умиротворяющее. Немногочисленные слушатели все это время сидят тихо, с закрытыми глазами и думают о своем.

По заснеженным тропинкам рыскают разноцветные кошки, и если пройти по их следам, можно попасть на задворки кухни, где в рядок под навесом выставлены миски с мясными обрезками и сметаной.

Там же прячутся те, кому лень или некогда выбегать за территорию, чтобы выкурить сигарету. Стоят на отдалении друг от друга, делают вид, что не замечают других нарушителей, и только сизоватые струйки дыма сплетаются между собой, общаясь вместо их хозяев.

Я послушно пью назначенные таблетки и сплю как в детстве — десять часов ночью и еще парочку днем. Не пропускаю йогу по утрам, которая тут вместо зарядки, и измерение давления по вечерам. Обхожу одного за другим врачей-специалистов, которых, кажется, держат для развлечения пациентов, чтобы было чем заняться после завтрака.

Ловлю медсестер-полуденниц, чтобы попросить второе одеяло, и добрых поварих, чтобы выклянчить чая на вечер. Уношу его в термосе в палату, где мы болтаем с Танечкой, расставляя на подоконнике разноцветные свечи. По ушам за нарушение пожарной безопасности нам дать некому, после девяти вечера не найти уже ни врачей, ни полуденниц.

А когда соседка засыпает, я накрываюсь одеялом с головой и выдыхаю во тьму под ним еще больше тьмы из себя. Все то, что я держу целый день внутри, свернув в тугой комок в центре груди.

Роман.

От одного имени, даже произнесенного мысленно, даже услышанного случайно и вообще по другому поводу, начинают течь слезы.

Я не знаю, как дышать без него.

— Дайте мне таблетку, чтобы забыть последние полгода, — прошу я на очередном приеме у своего лечащего врача.

Он привык ко всякому, даже бровью не ведет.

— Такого пока не изобрели… — разводит руками и усмехается. — Хочешь галоперидольчику, Алис? Могу выписать.

— А что, им до сих пор кормят? — удивляюсь я. — Может, еще и лоботомию делают? Можно мне? Только вырезайте весь мозг сразу, пожалуйста. Ой, а электричеством не лечите?

— Лечим, — отвечает врач и ржет, глядя на выражение моего лица. Хорошо, когда твой психиатр на той же волне. — Давай запишу тебя на электрофорез.

Он поворачивается к монитору, а я поспешно говорю:

— Нет, спасибо, я еще от циркулярного душа не отошла! Попозже!

— И зачем тебя в душ понесло?

— Водолечение же, — развожу руками.

— Там есть еще хвойные ванны, — качает доктор головой. — Гораздо более комфортная процедура.

— Ванны за деньги, а душ был бесплатно!

Он ухмыляется и пишет еще одно направление:

— Хорошо, тогда еще на иглоукалывание сходишь, оно тоже бесплатно.

— Не поняла, мы меня лечим от депрессии или от жадности? — возмущаюсь я.

— Кстати, о депрессии, — спохватывается психиатр. — Хочу направить тебя к психологу. В нашем отделении бесплатно прекрасная девочка, сразу после института… — хитро смотрит он на меня. — Но в соседнем принимает самый опытный сотрудник, он тут уже сорок лет работает. Тебе понравится. Правда расценки у него рыночные. Пойдешь?