Напев Чанакьи - [4]
За воротами королевского дворца одинокая фигура стояла на каменном выступе, изрыгая яд на Дханананду. - Граждане Магадхи, эта тирания продолжается слишком долго. Имперский головорез Дханананда заключил в тюрьму единственного министра, способного противостоять ему. Неужели мы будем беспомощно стоять здесь, наблюдая, как с Хранителем царства—мудрым и прославленным премьер—министром Шактаром-обращаются таким позорным образом? Сколько еще фермеров должны покончить с собой из-за того, что налоговые инспекторы Дханананды грабят их зерно? Сколько еще солдат должно погибнуть в бою, потому что их доспехи были скомпрометированы, чтобы сделать кубки вина для удовольствия короля? Сколько еще матерей должны плакать над трупами своих изнасилованных юных дочерей? Сколько еще мы будем терпеть этого злого государя?- воскликнул он.
Собралась целая толпа. В конце концов, оратор не был обычным человеком. Он был Чанаком - самым уважаемым учителем в королевстве, отцом мудрого Чанакьи и близким другом и доверенным лицом премьер-министра Шактара. Короли соперничали друг с другом, посылая своих сыновей и будущих принцев на обучение и воспитание княжеским обязанностям у Чанака.
Внутри дворца стражники схватили премьер-министра Шактара и потащили его через ряд потайных ходов в подземелья. Ракшас тихо проинструктировал лейтенанта, что с Шактаром следует обращаться прилично и что Гирика должен держать его руки подальше. - Скажи Гирике, что я лично оторву ему яйца, поджарю их, как каштаны, и заставлю съесть на завтрак, если он хоть пальцем тронет премьер-министра!- прошипел он лейтенанту.
Ракшас обдумывал свой следующий шаг, когда в комнату ворвался командир королевской стражи и попытался поговорить с королем. Заметно потрясенный командир нервно сообщил новость о том, что у дворца собралась большая толпа и Чанак подстрекает ее к мятежу.
Дханананда пришел в ярость. Его лицо исказилось, вены на шее пульсировали под барабанный бой вышедших на улицу стражников. - Убить сына шлюхи! Я хочу, чтобы голова Чанака была отрублена и выставлена на всеобщее обозрение на берегу Ганга. Сейчас же!- взвизгнул он. Несчастный командир поспешил исполнить королевский указ своего капризного вождя, опасаясь, что его собственная голова будет подана на тарелке за обеденным столом и отведана одной из куртизанок Дханананды.
- Он мертв, Вишнугупта. Я сожалею о твоей потере, сын мой. Шпионы короля повсюду. Ты должен бежать. Они будут искать тебя, - объяснил Катьяян, министр в кабинете Дханананды и верный друг Чанака. Находясь в суде, он услышал новость об убийстве Чанака и поспешил предупредить сына Чанака, Вишнугупту.
‘Но если я убегу, кто позаботится о моей матери? Она слишком стара, чтобы куда-то идти, - начал мальчик.
‘Я позабочусь о ней, не волнуйся, - сказала ласковая и уверенная Катяян.
‘А Сувасини?- спросил Вишнугупта. Сувасини была дочерью заключенного премьер-министра Шактара и с детства была влюблена в Вишнугупту.
- Я позабочусь обо всех остальных, если ты просто позаботишься о себе, Вишнугупта, - нетерпеливо сказал Катьяян.
Пустое выражение лица Вишнугупты поразило Катьяну. Не было видно ни уныния, ни тоски. ‘Не называй меня Вишнугуптой, - сказал гордый и сердитый мальчик Катьяне. ‘С сегодняшнего дня единственная личность, которая у меня есть,—это Чанакья, сын благородного Чанака!’
Это была амавасья-самая темная ночь за последние две недели, и Чанакья терпеливо ждал целых два дня, чтобы осуществить план, предложенный Катьяном. Он натер все свое тело смесью угля и масла, пока не стал черным как смоль. Полное отсутствие лунного света и его призрачный вид означали, что он мог незаметно передвигаться по неосвещенным берегам Ганга.
Он следовал точным указаниям Катьяна о том, как найти баньяновое дерево на берегу реки. Это было священное дерево, которому поклонялись на праздниках, и— зная об этом—стражники Дханананды повесили голову Чанака на ветвях именно этого дерева, зная, что обычные люди не прикоснутся к нему. Добравшись до баньяна, Чанакья проигнорировал масляную лампу у его основания и начал взбираться по массивному стволу. Отвратительная вонь вскоре привела его к тому месту, где он мог видеть голову своего любимого отца, висящую, как упырь, на ветке, к которой была привязана его единственная прядь волос.
Чанакья почувствовал, как слезы подступили к его глазам, когда он увидел отрубленную голову отца, раскачивающуюся на жутком свистящем ветру. Глаза отца были широко открыты, а на обеих щеках зияли дыры, в которых уже начали пировать насекомые. Его рот был крепко сжат, безмолвное напоминание об одной из его любимых—а теперь, к сожалению, ироничных-сентенций: "человек, который слишком часто открывает рот, может встретить трагический конец либо от несварения желудка, либо от казни!’
Чанакья взял себя в руки, вскарабкался на ветку и быстро отвязал шиху. Как можно мягче он приподнял голову, обнял ее и благоговейно поцеловал в макушку. Его слезы хлынули потоком и пролились на череп отца. Он не плакал до этого момента, но молча пообещал себе, что это будет единственный случай, когда он позволит себе плакать; Чанакья заставит плакать других. Они заплатят за то, что сделали. Его слезы будут оплачены кровью.
