Наоми - [3]

– А кто тебе сказал, что я захочу избавляться от этого? Мне нравится быть собой! Я не хочу изменяться! – я остановилась напротив мамы, увидев в её глазах нестерпимую боль, и мне впервые от себя стало тошно.

– Наоми, мы все здесь не зря, у всех у нас в этом мире определённая миссия: ты и я живём согласно закону, а люди приходят в этот мир, чтобы исполнить отведённую им свыше роль, которую, конечно, не всегда исполняют, но в этом как раз и изюминка. Пойми, наши жизни однообразны и от этого слишком скучны. Вечное скитание когда-нибудь и у тебя вызовет тошноту, если его не разбавлять красками человеческой жизни: наблюдать, направлять, управлять, а где-то и нагло вмешаться, но не убивать просто из прихоти. В том, что ты сделала, просто нет смысла. Я надеюсь, ты когда-нибудь это поймёшь! – Мама с надеждой смотрела в мои нефритовые глаза, пытаясь найти хотя бы капельку понимания, но в них был лишь гнев и неуправляемая жестокость.

– Человеческая жизнь пуста. Ничего нет в ней такого уж и особенного, как ты тут поёшь. Они все для меня как одно большое пустое место. Однородная безликая масса! Как можно в ней кого-то узреть или выделить? – я абсолютно не понимала свою Мать, я не понимала, как она может восхищаться жизнью людской, не водружая на пьедестал свою собственную.

– Хватит, Наоми, довольно! Я не хочу больше слышать от тебя ничего такого, о чём мы только что с тобой говорили. Ты наказана – будешь сидеть в своей комнате, пока я не пожалею об этом! – Мама встала с кровати, судорожно расправляя свои огромные перепончатые крылья, и, подойдя к распахнутому настежь окну, добавила более мягким учительским голосом, от которого мне стало просто не по себе. – Я бы хотела, чтобы когда-нибудь и ты узнала всю радость и горесть человеческих жизней, испытав на себе эту тонкую грань. Тогда, возможно, ты поймёшь то, о чём я тебе говорила или, по крайней мере, останешься верна своим тёмным желаниям, ну, а пока тебе придётся посидеть взаперти. Это для твоей и для моей пользы! – Мама вылетела из окна, не удосужившись даже выслушать мою ответную реплику.

Я подбежала к окну с желанием выкрикнуть моё мнение хотя бы ей вслед, но смогла лишь истерически захлопнуть распахнутую настежь фрамугу. Как же я ошибалась, считая маму слабохарактерной. Теперь её тёмная кровь стала и для меня слишком густа. Я ударила кулаком по стене, признавая в своей душе первый в отношении мамы проигрыш, и от нависшей надо мной безысходности вернулась обратно в кровать, зарывшись лицом в перьевые подушки.

Пролежав так весь день, не отвлекаясь даже на дневной приём пищи, я пыталась найти нужный мне выход. Не могу же я вечно плясать под мамину дудку.

Сиреневый буйный закат сочными красками наполнил всю мою комнату, обмакивая стены сначала в золотистые, красно-оранжевые, а затем на исходе дня и в фиолетовые оттенки палитры господина летнего вечера, напоминая мне своими быстро сменяющимися образами детскую игрушку под названием калейдоскоп. Как только все цвета были иссушены, комнату плавно обволокла сумрачная тьма, погружая меня и всю обстановку в ночную безмятежность.

Лёжа уткнувшись лицом в подушку, не особо замечаешь бег времени и смену цветовых играющих красок, поэтому абсолютно неизвестно было о том, сколько бы ещё я так смогла пролежать, если бы не специфический стук в окно моей спальни, который вырвал меня из кроватного плена.

– Дядя Эрик – это ты? – прошептала я уверенно, зная, что лишь ему это сделать по силам, так как дядя Майкл летать не умеет, а мама и папа это делать не будут.

Но ответом мне было лишь немое молчание. Я уж было хотела опять уткнуться в подушку, как стук повторился.

– Это уже не смешно! – произнесла я, устремившись к окну.

Моя единственная связь с этим миром была завешана тонкой полупрозрачной органзой, которую я легко передёрнула в одну из сторон лишь с одной только целью: как можно лучше рассмотреть лицо моего шутника. Я до последней секунды была уверена в том, что это был не кто иной, как мой дядя Эрик. Но, распахнув штору, я никого не увидела.

– Что за дурацкие шуточки? Если кто-то тут ещё не заметил, то у меня сейчас не особо игривое настроение, так что, мои дорогие родственники, я прошу вас прекратить это делать. – Договорив, я хотела вернуться в кровать, как случайно заметила лёгкое движение под окном.

Подойдя к окну ближе, я нагнулась к стеклу, чтобы лучше рассмотреть источник движения. Неожиданно снизу показалась чья-то незнакомая мне голова. Я отпрыгнула от окна машинально, а фигура с той стороны от стекла продолжала подниматься всё выше, пока не показалась мне в полный рост.

Это был парень! Точнее то, что смотрело на меня сквозь стекло, визуально напоминало мне парня, но в этом я была не слишком уверена. Короткая молодёжная стрижка, светлая футболка и джинсы, а также синяя рубаха, надетая поверх футболки, сложили в моей голове образ привычного для меня тинэйджера. И абсолютно ничего бы не насторожило меня, если бы не волосы, как сосульки, свисающие с головы, потёртая грязная и местами даже порванная одежда, слегка посиневшая кожа и мутные пожелтевшие злые глаза, которые моментально вызвали у меня отвращение и страх, что мне было вовсе не свойственно. Я смотрела на него, не отвлекаясь и не моргая, как вдруг он резко ударил по стеклу своей синей ладонью. Слегка вздрогнув, я по-прежнему не отрывала от него своих пристальных глаз. Неожиданно он прижался своим лбом к стеклу так сильно, что лицо его искривилось, но шок я испытала отнюдь не от этого. Внезапно его голова стала проникать сквозь стеклянное полотно, не нарушая его целостности. От испуга я попыталась бежать, но мои ноги стали как ватные. Кричать я тоже была не в силах. Без движения и без голоса я стояла перед окном по стойке смирно, наблюдая, как незнакомец без труда проникал в мою спальню. Наконец-то сделав это, он остановился напротив меня и вытянул свою руку, пытаясь дотронуться до моего испуганного лица, которое было так же, как и всё тело, парализовано. Погладив меня по щеке, он прошёл вглубь комнаты и уселся на мою расправленную кровать, и только после этого я смогла говорить и двигаться медленно.