Нанкин-род - [25]
– Невесело, – согласился Спарк.
– Если переезжать из кабака в кабак на автомобиле, – продолжал Веспа, – можно жить сносно. Но, в конце концов, и это надоедает.
Веспа поставил стакан на стойку.
– Кончено… ваши разговоры подхлестнули меня! Я уезжаю…
– Куда же? – поинтересовался Спарк. – В Европу, конечно?
– Что мне там делать? Любоваться с бульварной скамейки на проносящиеся автомобили – благодарю покорно! Карьеры я там не сделаю. Увеличивать число неудачников – не желаю.
– Позвольте, – заинтересовался Спарк, – но ведь в Китае вы, по-видимому, сумели прекрасно устроиться? Веспа тихо свистнул.
– Китай не Европа! Здесь я в привилегированной тысяче. Меня здесь знают, и это дает мне деньги. Правда, деньги приходят, как вода, и уходят, как ветер, но они всегда к моим услугам. В Европе же я могу о них только мечтать. Нет! Европа не даст мне денег. Мой путь лежит в другую страну… Что вы скажете о Новой Зеландии?
– Новая Зеландия?! – удивился Спарк. – Да за каким чертом вы туда поедете? Может быть, вас интересуют озера или птица-колокол, пение которой напоминает похоронный звон?! Или вы надумали солить рыбу и заниматься экспортом овечьей шерсти?
– Я ищу место для жилья! – заявил Веспа. – Мне сказали, что там есть спокойные острова, над которыми пылает небо.
– Вам не солгали. Там много островов, совершенно безлюдных. Там цветут редкие цветы и поют неслыханные птицы. Вы сведете знакомство с коричневыми попугаями. По ночам вас будет развлекать птица-призрак, которая стонет и охает, как смертельно раненый. Вас оглушат шумящие водопады, проваливающиеся в живописные дыры, носящие веселенькие названия: «Грот убийцы», «Пещера испуга», «Ущелье полночных призраков». Вы увидите чудесное дерево «пухаритайко» с плотными, почти кожаными листьями, наполненными белой массой, на которой можно писать, как на мраморе. Но имейте в виду – вам придется отказаться от ваших шанхайских привычек. В раю, куда вы собираетесь, живут только труженики…
Веспа вытянул левую руку и медленно согнул ее. Под рукавом пиджака выросли высокие бугры мускулов.
– Не беспокойтесь! Это здесь колониальный этикет не позволяет мне шевельнуть рукой. Но я не калека. Я умею стрелять, ловить рыбу, рубить деревья, седлать лошадь.
– Тогда – в путь! – щелкнул пальцами Спарк. – Крепкие мускулы – достаточный капитал для Новой Зеландии.
– Ничего нового, – придвигая стеклянную банку с табаком, сказал брюнет с усиками, похожими на зубную щетку.
Стол истекал безукоризненной полировкой, и стеклянная банка плавала в нем, как в вечернем озере.
Темно-красная трубка с длинным черным мундштуком целилась в Ворда дулом дуэльного пистолета.
Ворд сделал нетерпеливое движение. Кресло под ним скрипнуло.
– Ваши молодцы, Кенли, попросту говоря, спят… Они слишком разжирели.
– Вы не должны говорить так, Лип. Не забывайте, что вы в служебном кабинете начальника секретной полиции Его Величества, и ваши слова могут набросить тень на деятельность правительственного органа.
– Бросьте вы соблюдать церемонии, – досадливо поморщился Ворд. – Надо тушить пожар, а вы кокетничаете перед зеркалом. Вы должны сознаться: ваши детективы гораздо лучше чувствуют запах опиума, чем коммунизма.
Брюнет с обкусанными усиками спокойно поднес к трубке зажженную спичку и с аппетитом набил рот дымом.
– Неудивительно. Опиум более сильно пахнет.
– Опиум пахнет долларами, – сказал Ворд, – тогда как охота за коммунистами – ничем, кроме беспокойства, не пахнет.
Кенли бережно послал к потолку молочно-голубой фонтан дыма.
– Охота за коммунистами не старее джаз-банда, а поимка контрабанды обладает преклонным возрастом. Вообще, – вздохнул Кенли, – со времени проклятой войны жизнь стала похожа на сорвавшегося с цепи пса. Всюду сплошные судороги. Жизнь сошла с рельс. Мы – участники катастрофы…
– Хорошенькие мысли в голове у охранителя закона! – воскликнул Ворд.
– Вы не дали мне докончить. Жизнь сошла с рельс, и это – предостережение… Нужно проверить шпалы и подтянуть болты. Это нелегкая работа. Неудивительно, что кое-где происходит заминка.
– Вот вы куда гнете! Это не оправдание. Ваши парни должны пошевеливаться живее. Большевистские агенты куда проворнее. С каждым днем они усиливают свой нажим. Я не узнаю Шанхая… Земля начинает плясать под ногами.
Кенли положил трубку в нефритовую пепельницу.
– Нельзя считать красных единственными виновниками. Дело не только в них. Они подносят спичку к готовой соломе. Эта солома собиралась годами. Она валялась на каждом шагу, мы только ее не замечали. Теперь солома загорается.
– Но ведь поджигают солому они! Кенли задумчиво посмотрел на свои ногти.
– Поджигают они, но сушили солому мы. Впрочем, это – деталь. Заливать огонь будем мы.
– Умные слова, – оживился Ворд. – Я готов поработать вместе с вами. Можно установить награду для ваших людей. Я не верю в неуловимость большевиков. Они люди, а не призраки. Нужно только не ослаблять внимания и держать под наблюдением каждого русского, появляющегося в Шанхае.
Кенли махнул рукой.
– Это давно сделано. И все-таки есть какие-то таинственные пути, недоступные нашему наблюдению. Я далек от мистики, но я не буду возражать, если кто-нибудь станет уверять, что большевистские идеи просачиваются в город вместе с лунным светом. Наши люди толкаются в поездах, шныряют на пароходах и, несмотря на то, что их руки забираются почти во все подозрительные чемоданы, им редко удается обнаружить что-нибудь ценное.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке".
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.
Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.
«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».