От внутреннего расстройства разом сместились все акценты. Вызывавший ужас взгляд вообще перестал существовать, головная боль прошла, как не было, и все помыслы Матвея были заняты одним — сколько ложек сахара класть в чай? Столько лет они с матерью живут, и каждый раз она пьет чай по-новому. То приторный, аж зубы сводит, то вообще без сахара, то чернее ночи, то едва окрашенный, и ведь говорила же она… так сколько? И как бы узнать, чтобы она не обиделась на невнимание с его стороны?
— Ох, боги, и за что мне такое наказание! — не выдержала Алевтина Григорьевна, и, выхватив у замешкавшегося сына ложку, сделала все сама. — Нет, это у тебя от отца, от отца! Другого варианта быть не может. Ничего попросить нельзя, все витает мыслями непонятно где. Толком ничего не добиться. Откуда такая нерешительность? Я столько сил в тебя вложила! Я ночей не спала, я душу перетряхнула себе! А ты… тебе надо с Алекса пример брать, вот кто волшебник настоящий! Эталон!
Матвей слушал ее, стискивая кулаки, и ему вдруг показалось, что мать над ним издевается. Ну не может же он в самом деле быть настолько бестолковым? Или может? И ведь она не со зла, она его любит, да? Ведь матери не могут своих детей не любить, иначе какие они матери? Уж совершенно несправедливо со стороны богов будет давать таким женщинам — бесчувственным, жестким — возможность заводить детей. А раз родила ребенка — значит, должна любить. А то, что критикует постоянно — заботится, лучшего желает, вот и направляет по верному пути. Ей же виднее.
— Достань из холодильника помидоры, помой и порежь. Только кубиками, как я учила. Потом возьми миску, которая поглубже, и туда их выложи. А я пока ужин готовить буду.
Матвей терпеть не мог резать помидоры, потому что не умел точить ножи. Вследствие этого ножи резали плохо, и помидоры вечно расползались, утекали, ломались и мялись, сок брызгал в разные стороны, отчего мать приходила в ярость. Вот такая сложная цепочка.
— Ножи тупые! — обычно укоряла его мать. — Ты опять не поточил их. Заклинание забыл?
А когда Матвей, потея и нервничая под пристальным маминым взором, кое-как справлялся с поставленной задачей, торжественно изрекала:
— Помни, Матвей, волшебство, оно не для ежедневного использования. Оно должно применяться только в крайних случаях, иначе ты рискуешь стать бездельником и болваном. А ты же у меня хороший мальчик, не правда ли?
— Но… ты же просила…
— Мало ли что я просила, — парировала мать снисходительно. — А если я тебя прикажу с крыши спрыгнуть или ногу себе сломать, ты и это выполнишь беспрекословно? Больше самостоятельности, Матвей, больше самостоятельности. И потом, без заклинания вполне можно обойтись. Спасибо большое, что поточил ножи, но… в следующий раз, может, сделаешь это вручную?
А вручную у Матвея выходило и вовсе ужасно. Мать выуживала откуда-то из небытия точильный камень, который, судя по плачевному состоянию, использовался еще прадедом Матвея, и совала сыну в руки. Тот послушно принимался за дело, но то резал себе пальцы, то тыкал ножом и портил недавно купленную матерью скатерть, то кромсал стол, да так, что потом полировать приходилось…
— Как скажешь, мама, — ответил Матвей на все сразу и ни на что конкретно. Повернувшись, он вытащил из подставки нож, хотя больше всего на свете ему хотелось убежать из этого дома куда глаза глядят. Оказаться там, где нет давящих стен и язвительного взгляда матери; где ликует и вздымается к бескрайним небесам огромное пространство, и нет границ, нет правил и условностей. Лишь спасительная свобода и покой…
— Как скажешь, — фыркнула мать за его спиной. — Тебе сколько лет, Матвей? Так и будешь всю жизнь моими советами руководствоваться? Тоже мне… как скажешь… Она подошла к небольшому радио, стоявшему на холодильнике, и щелкнула кнопкой. Кухня наполнилась голосами, с жаром обсуждавшими новый кулинарный рецепт. Мать жить не могла без этой передачи, и вот уже на протяжении нескольких лет Матвей тоже постигал особенности приготовления различных блюд. Ужасно.
Под такой вот аккомпанемент прошел ужин. Быстро, и слава демонам. Матвей умял свою порцию картошки в два счета, хотя мать посматривала недовольно.
— Надо тщательно жевать, — выдала она под конец, когда Матвей, поблагодарив за ужин, вытащил себя из-за стола. — Это никуда не годится.
Волшебник кивнул, сполоснул руки в кухонной раковине и удрал в свою комнату. Там он рухнул на кровать, не раздеваясь, и то ли уснул, то ли потерял сознание, а может, наоборот, проснулся, вынырнул из кошмара повседневности.
