Нам не дано предугадать - [54]

Когда радостная весть о том, что красные разбиты и эвакуируют Тюмень, достигла нас, мы наняли лошадь с телегой и ехали всю ночь за Русско-чешским отрядом, состоявшим примерно из тысячи человек. Не доезжая нескольких верст до Тюмени, мы свернули с дороги, а на рассвете нашли наши семьи вполне благополучными в той же татарской деревне, где мы оставили их шесть недель тому назад.

После нашего отъезда у них тоже было очень тревожно, явившиеся большевики искали нас, дом был обыскан сверху донизу. Позже линия фронта проходила в версте от их домов, бой развернулся в конце деревни, и они не решались выходить из дома.

Худшее кончилось, мы были вместе. Большевики были отброшены, и началась новая стадия революции. Какие радостные чувства переполняли нас тогда! Город был декорирован флагами, люди радовались и поздравляли друг друга с концом большевистской тирании, улицы были запружены людьми, приветствовавшими победителей, все выглядело, как во время Пасхи. Больше всего были счастливы горожане, освобожденные Добровольческой армией из тюрьмы, где едва избежали смерти, так как был отдан приказ расстрелять всех «буржуев», находившихся в тюрьме, но он не был выполнен из-за быстрого продвижения армии и решительных действий местных добровольцев. Красные так торопились, что предпочли ретироваться, а не стрелять. Как мы позже узнали, екатеринбургским узникам так не повезло. Расстрелы там начались раньше, во время эвакуации города, и многие известные горожане (некоторых мы знали по тюрьме) погибли при наступлении Сибирской армии, которая должна была освободить их.

После первых дней ликования началась работа по организации управления городом и областью. Я не принимал участия в этом, будучи слишком занят своими профессиональными обязанностями. Я записался добровольцем и был назначен хирургом в военный госпиталь в Тюмени. Раненые прибывали с фронта в большом количестве, и у меня было много дела, помимо моей практики. Несколько недель спустя я с некоторыми другими врачами организовал курсы для сестер. Все это отнимало большую часть моего времени, и у меня не оставалось его для гражданской работы. Да она и не очень привлекала меня, так как я не был согласен с тем, как действовала новая администрация, состоявшая в основном из социалистов, которым не хватало сильной воли и решительности в действиях. Единственной причиной, почему мы поддерживали городские власти, были их антибольшевистские тенденции и решение бороться с большевиками до конца. В это время армия очень успешно пополнялась на добровольной основе, и только офицеры были обязаны вновь возвратиться на службу, в основном в качестве солдат, и были полки, целиком состоявшие из таких офицеров.

Новости с фронта были хорошими, армия подходила к Екатеринбургу, и он пал в первые дни августа. С наступлением армии и освобождением городов до нас доходили новые доказательства жестокости большевиков. В Тюмени во время эвакуации был убит ряд видных горожан. Ужаснее всего было убийство после долгих пыток двух мальчиков четырнадцати и пятнадцати лет, племянников нашего друга г-на К. Это была месть красных г-ну К. и его брату, наиболее видным горожанам. Позднее в реке недалеко от Тюмени были найдены изувеченные тела архиепископа Гермогена и некоторых других людей, принесенные течением. До нас дошли новости о массовой резне зажиточных горожан в Камышлове, городе на запад от Тюмени, а после падения Екатеринбурга – ужасные новости о расстреле всей императорской семьи. Это было очень жестоко. Так как тела их не были найдены, то люди не верили в это, и росли слухи, что Император и его семья живы и где-то спрятаны верными слугами.

Когда я жил в Тюмени, у меня была возможность встречаться с приближенными императорской семьи, бывшими с ними в Тобольске, но которым не было разрешено присоединиться к ним в Екатеринбурге. Одним из них был г-н Жилярд, швейцарский учитель наследника трона. (Он – автор хорошо известных мемуаров об императорской семье.) В ту зиму он давал моим дочерям уроки французского, и у меня была хорошая возможность познакомиться с этим обаятельным и интересным человеком. Другим учителем великого князя был англичанин Гиббс. Он раньше уехал из Тюмени в Омск, и позже я встречал его в Китае. Две дамы, приближенные Императрицы, благополучно жили в это время в Тюмени. У обеих была масса интересных фотографий и воспоминаний о несчастной семье, которая с таким достоинством и покорностью судьбе переносила лишения и моральные мученья своего плена.

Несколько позже я встретил Волкова, одного из придворных слуг, чей рассказ о том, как он избежал смерти, казался чудом. Из пермской тюрьмы, где он был в заключении, его вели вместе с другими арестованными на расстрел (среди заключенных были две фрейлины Императрицы). Волков побежал, когда началась экзекуция, и скрылся в близлежащем лесу. Пули счастливо миновали его, а преследователи не нашли Волкова, спрятавшегося в густых кустах. Шесть недель он странствовал по лесу, питаясь ягодами, пока не набрел на аванпост Сибирской армии.

Слабое, полусоциалистическое правительство Сибири не могло продержаться долго. Было совершенно очевидно, что в такое время в стране должно быть сильное правительство во главе с волевым и энергичным человеком. Таким человеком был адмирал Колчак, ставший популярным в России во время войны, когда он командовал Черноморским флотом. До этого он был известен как мужественный полярный исследователь. Его назначение диктатором было воспринято с энтузиазмом армией и большинством населения городов, за исключением рабочих. Крестьяне, как всегда, были индифферентными к переменам.