Нам идти дальше - [8]

— Да, Володя, выбор верный.

Куда ехать после ссылки, где поселиться? Вот над чем Владимир Ильич часто задумывался в эти дни. Жить в Петербурге ему не разрешат. А для успеха задуманного дела важно поддерживать тесные связи особенно с Петербургом, который был не только столицей империи, но и самым крупным центром революционного движения в стране. Вот почему Владимир Ильич склонялся к тому, чтобы поселиться в древнем и тихом Пскове — отсюда почти рукой подать до столицы, всего пять-шесть часов езды.

— А где поселятся остальные? — спрашивала Надежда Константиновна. — Тоже в Пскове?

Она знала — кто «остальные». Люди, которые готовы помочь Владимиру Ильичу в организации и редактировании задуманной газеты. Эти люди находились сейчас в ссылке в разных углах России.

— Видимо, тоже изберут Псков, — отвечал Владимир Ильич. — Во всяком случае, встречу и обсуждение всего дела проведем там. А дальше видно будет.

Слышен тихий, легкий вздох. Владимир Ильич поднимает голову. Он не смотрит на Надежду Константиновну, но отлично видит ее погрустневшее лицо.

Надежде Константиновне остается еще год ссылки, ее арестовали по делу «Союза борьбы» позже, чем Владимира Ильича, и тоже дали три года срока. И она знает: ей не позволят досиживать ссылку в Пскове, где Владимир Ильич задумал поселиться.

Значит — разлука… Но о ней старались не говорить.

Он только ласково потрогал руку жены, ободряюще пожал.

Отложив в сторону карту России, брались за карту Западной Европы.

Еще не решенным оставался вопрос, где издавать газету — в России или за границей.

За годы, которые Владимир Ильич провел в тюрьме и ссылке, «Союзы борьбы», возникшие в разных городах по типу питерского союза, превратились в социал-демократические комитеты. Много новых комитетов образовалось в последнее время. И чуть не каждый из них старался завести свои обособленные печатные издания. С трудом доставали шрифт, бумагу, кое-как налаживали тайную типографию, но скоро полиция добиралась до нее и все дело проваливалось.

Значит, надо ставить газету так, чтобы она была недосягаема для полиции. Где же? Опять Владимир Ильич водил пальцем по географическим точкам, на этот раз уже не России, а Бельгии, Франции, Германии.

— Брюссель, Брюссель… — бормотал он. — Посмотри-ка, Надя, близко и до Парижа, и до Берлина, и до Лондона. Только до России далеко, вот что худо.

— Горькая шутка, Володя, но, как говорится, здесь и зарыта собака. Газету придется перебрасывать в Россию, и для этого лучше было бы организовать все дело, например, в Германии. Ближе к границе.

— Резонно, — соглашался Владимир Ильич.

И начиналось кропотливое изучение обозначенных на карте германских городов. Владимир Ильич уже не раз приглядывался к ним.

Подходила Елизавета Васильевна — мать Надежды Константиновны, звала к столу, на котором уже был накрыт завтрак.

— Оторвитесь наконец от карт, путешественники!..

К Владимиру Ильичу в Шушенское Надежда Константиновна приехала не одна, а с матерью — женщиной стойкого характера и мягкого, добродушного нрава. Выросшая в семье скромного достатка, Елизавета Васильевна смолоду служила в гувернантках, чтобы заработать кусок хлеба. Рано овдовела. Надежда Константиновна была ее единственной дочерью.

Чуть не до слез трогало Елизавету Васильевну заботливое внимание Владимира Ильича к ней и Надежде Константиновне.

Обе старались освобождать его от бремени хозяйственных дел. Он протестовал против такой, как он выражался, «вопиющей несправедливости». Весной и летом сам обрабатывал огород, носил воду, ревниво следил за тем, чтобы женщины не брались за работу, которая может быть для них тяжелой.

На прогулки один не ходил — обязательно с Надеждой Константиновной, и по дороге делился с ней самым сокровенным. Нередко он затевал игру в снежки или веселое катание на санках и потом говорил Надежде Константиновне, что ему приятно слышать ее смех.

Вернувшись с прогулки, опять садились за работу. И тут на помощь им приходила Елизавета Васильевна: переписывала рукописи Владимира Ильича, шифровала письма. Эта женщина умела беззаветно служить и помогать справедливому делу, как служил ее муж — человек, горячо сочувствовавший угнетенным.

Прошел ноябрь. Снега становились все более глубокими, ночи — все более длинными. Казалось, не выпустит своих пленников «Макарова страна», снегом, морозом и стужей закроет путь.

И кроме тысячи опасностей, которые грозят плану Владимира Ильича, кроме множества трудностей, через которые придется пройти, не так-то просто будет одолеть эти бескрайние пространства Сибири.

Слетали с календаря последние листочки.

К январю выяснилось уже точно: прибавки срока не будет. То-то было радости! Скорей собирать вещи, книги — и в дорогу.

8

В эти дни в Сибирь пришла полицейская бумага с двуглавым орлом. Она решила судьбу Ульянова и некоторых других ссыльных.

«Ввиду истекающего 29 января 1900 года срока ссылки названных лиц, департамент полиции полагал бы: воспретить им жительство независимо столиц и С.-Петербургской губернии, также и в местностях фабричного района, университетских городах… сроком на 3 года».

Владимиру Ульянову, в силу такого решения, дозволялось поселиться в захолустном Пскове, о чем он и сам просил. Надежде Крупской далее Уфы подорожной бумаги не дали; остальной срок ссылки ей предстояло отбыть в Уфе.