Наклонная плоскость - [9]

Еще были мужья подруг. Никаких моральных препонов Маша не чувствовала, было другое препятствие, в мужья подруги выбирали себе как на зло невнятных молодых людей с невнятными достоинствами. Ну и последним препятствием был все-таки муж. Он не давал повода. Он прекрасно работал, обеспечивал ее всем необходимым и даже излишествами, он сидел дома после работы и аккуратно выпивал по пятницам в большой компании себе подобных, отдыхал где-нибудь в Италии и удивительным образом умудрялся избегать всех женщин, встречавшихся ему на пути. Он и стреножил Машу своей стальной моральной безукоризненностью. Из-за этого груза и приходилось ей мечтать не о простом романчике, а о глобальном разрушении. Чтобы вырваться, окончательно и бесповоротно! Она обрела новое совершенно дурацкое хобби, о котором даже подругам было стыдно сказать. Теперь она ходила по улицам и искала себе принца — ей нужен был живой человек, издающий запах. Необязательно было сразу укладывать его в постель или уезжать с ним в Сибирь, разрывая старые узы. Нет — достаточно было просто увидеть его, поставить галочку, да мол, так и так, случилось, и дальше можно было бы уже мечтать более предметно. Маша понимала, что в ее преклонном возрасте мечтать о бестелесном идеале или, например, о рок-звезде было бы совсем глупо. И теперь, чем дальше, тем больше она понимала, что тогда это был именно он. Ее безошибочный охотничий нюх не мог подвести. Он — ее избавитель. Но, в силу жизненных обстоятельств Машин мозг никак не мог правильно обработать поступившую в него информацию о том, что ее принц вот-вот должен родить престолонаследника от шведской королевы. И вообще — все так глупо. Глупый этот разговор — ужасно, ужасно. От стыда у Маши сжималось что-то в висках и начинало подташнивать. До четырех часов дня Маша так и не собралась на работу, а теперь уже и было поздно. Темнело. Она проверила почту, еще раз проверила почту, посмотрела фотографии, пытаясь понять, что в них такого ужасного, и как-то конструктивно пригрозить фотографу, потом опять приняла душ. Скоро няня должна была привезти сына из школы. Как всегда, она не хотела видеть няню, хорошую искреннюю верующую женщину. Та раздражала ее своими вечными расспросами, вечным, как казалось Маше упреком чистых слезящихся глаз, и крестным знамением, всегда осенющем Машу исподтишка из другой комнаты. Что в Маше было такого, чтобы нужно было непременно крестить ее помимо воли? Еще Елена Степановна любила подолгу рассказывать про Алешу: что сказала учительница, с каким мальчиком дружит Алеша, что она обнаружила у него в тетрадях, как он сегодня интересно рассказал ей про кошку и какой он необыкновенной умный мальчик. Маша никак не могла себя заставить сосредоточиться на этой информации. Несмотря на то, что Алешу она очень любила, все это казалось ей на редкость занудным.

На часах было четыре, няня привела Алешу, Маша заготовила для нее аккуратную улыбку, но она не пригодилась, т. к. няня еще в коридоре сказала, извинившись, что ей нужно бежать. Маша даже где-то разочаровалась. Сегодня она успела морально подготовиться к ее визиту.

Тогда она нехотя сама стала спрашивать сына, о том, как у него дела в школе. Алеша отвечал, что в школе все хорошо, его никто не обижает, а друзей у него нет, потому что они ему не нужны…. Дальше он обычно спрашивал, что они будут делать и, как правило, раздражал этим мамашу, потому что это значило, что нужно действительно что-то делать с ним: одеваться, гулять или играть в какую-нибудь занудную детскую игру. Маша старательно играла, снедаемая чувством долга, иногда теряя нить этой самой игры. Сегодня Алеша тоже спросил, что они будут делать, не особенно надеясь на какой-нибудь интересный ответ. Но вдруг мама неожиданно обрадовалась. А не поехать ли нам погулять в центр, спросила мама, странно оживившись, пройдемся по Дмитровке, выйдем к бульвару, слегка смущенно продолжила мамаша, уже надевая обувь. Алеша растерянно поставил на пол мешок со сменкой. Мама, я же в форме? А это ничего, под курткой не видно — заверила разрумянившаяся вдруг мать.

Маша резво ехала за рулем, голосило радио, ее очень раздражало, что Алеша никогда не смотрел в окно, ей казалось, что для ребенка смотреть в окно должно быть естественно. Алеша же почему-то в окно смотреть отказывался и обычно всю дорогу просто осматривал свои ноги или руки. А сегодня он, как и хотела всегда ее мать, радостно вертел головой во все стороны.

Перед подъездом к Дмитровке у Маши начало стучать сердце. Отчего? Шанс специально встретить незнакомого человека на улице Москвы второй раз в том же месте равняется нулю. И все же, когда она с сыном входила в то самое кафе, от страха у нее перехватило горло. Она с усилием, как будто в замедленной съемке, оглядывалась по сторонам. Ей было трудно дышать. Его конечно, не было. Маша хоть и не верила в чудеса, все же почувствовала себя обманутой. Она вручила сыну меню, разговаривала с ним теперь рассеянно, поминутно оглядываясь на дверь, переодически вносящую холод. Каждый раз когда дверь только собиралась распахнуться, Маша про себя бормотала что-то вроде: «да, да здравстуйте, это мой сын, Алеша, странно бы мне было вас забыть, я же первая начала». Или так, например: «Здраствуйте Гриша, а я уже прямо с дитем к Вам, жена то не против будет?»