Наказанные народы - [42]
Следует ли распространить цифру смертности в первые полтора года депортации среди крымских татар, т. е. 17,7 % на других спецпоселенцев? Сомнительно, так как одни пострадали от спецпереселения больше, другие меньше.
Ниже мы попытаемся определить численные потери этих народов.
Спецпереселенцы утратили не только свой кров и имущество, но и основные гражданские права, гарантированные Конституцией СССР. Их лишили также права на образование. Они не имели возможности читать, издавать и получать литературу и периодическую печать на своем родном языке. Их духовная жизнь замерла.
Жесткий режим спецпоселения сковывал по рукам и ногам.
26 ноября 1948 года, спустя четыре года после депортации, был издан Указ Верховного Совета СССР (он не был опубликован), в котором объяснялось, что все эти народы высланы навечно, без права возвращения на прежние места жительства.
За нарушение установленного режима и порядка передвижения грозило тюремное заключение или каторжные работы — до 25 лет. Приговор выносился Особым совещанием при Министерстве внутренних дел СССР. За пособничество или укрывательство можно было получить 5 лет каторжных работ[287].
Согласно правилам режима, установленного для спецпоселенцев, все они, начиная с грудных младенцев…. становились на так называемый специальный учет. Ежемесячно спецпоселенцы обязаны были отмечаться по месту жительства в спецкомендатурах МВД. Ни один спецпоселенец не мог выехать из пункта своего проживания без ведома и санкции коменданта МВД. Например, чеченцы и ингуши могли передвигаться лишь в радиусе 3 км от своего места проживания[288]. Любопытно, что на партийные собрания спецпоселенцы (некоторых из них оставили в партии) доставлялись на грузовиках в сопровождении вооруженного охранника. После окончания собрания охранник доставлял их к месту проживания. Населенные пункты, в которых проживали спецпоселенцы, были разбиты на десятидворки, во главе которых были поставлены старшие. Каждые 10 дней они отчитывались о положении дел во вверенной им десятидворке перед комендантом[289].
Между населенными пунктами, районами и областями, в которых проживали спецпоселенцы, были установлены шлагбаумы, учреждены комендатуры, а также посты внутренних войск. На границах же республик и краев «были воздвигнуты своеобразные китайские стены»[290].
Для спецпоселенцев, особенно для тех, кто работал не по месту жительства, а в других пунктах, была установлена система пропусков, которые предъявлялись по первому требованию проверяющего. Отсутствие пропуска могло навлечь на нарушителя серьезные неприятности, от денежного штрафа до ареста с последующим тюремным заключением.
«Если на вопрос коменданта, остановившего автобус у шлагбаума, — есть ли здесь чужие? (имелись в виду переселенцы), следовал отрицательный ответ, то все пассажиры без исключения подвергались проверке»[291].
В 1948 г. режим ужесточился. Теперь даже офицеры Советской Армии, ранее состоявшие на учете в военкоматах, были поставлены на спецучет переселенцев[292].
«Власть на местах» в лице комендантов МВД толковала правила режима в зависимости от своих индивидуальных наклонностей и полета воображения. Самодурство и произвол градоначальников, обессмерченные Салтыковым-Щедриным, воскресли здесь с большим размахом и изощренностью.
Комендант селения Каракундуз Джамбульской области Казахской ССР арестовал во время свадьбы невесту, гражданку Шеваеву Кенетат Харуновну за то, что она вышла замуж за гражданина Эльбаева Ануара Месостовича без его, коменданта, ведома[293].
В Карадаговской роще (Казахстан) 2 мая 1948 г. во время семейного праздника спецвзвод МВД во главе с капитаном проверил документы у всех присутствующих. Документы оказались в порядке. Тогда капитан запретил играть и танцевать… лезгинку (!), назвав ее «бандитской музыкой»[294].
Не все, разумеется, спецпоселенцы смирялись со своим унизительным положением. Некоторые пытались протестовать, иные бежали, стремясь добраться до родных гнезд и укрыться в горах; их ловили, сажали в лагеря, они снова бежали.
Весной 1945 г. в Боровом восстали ингуши. Активное участие принимали чеченцы в знаменитом восстании заключенных в октябре 1954 г. в лагерях, известном под названием «восстание на стройке 521». Известны выступления татар в Чирчике (Узбекистан)[295].
Но наиболее распространенной формой протеста были письма к товарищу Сталину, поскольку он, как известно, был лучшим другом всех народов, а также и Отцом их. Газеты без устали печатали обращения трудящихся к Вождю с рапортами, обязательствами и патриотическими излияниями. Поэтому обращение к Сталину было также и наиболее естественной формой жалобы. Однако одно дело приветствия, а другое — требование справедливости, жалобы на обиды, чинимые представителями власти, а это уже легко могло быть объявлено властью клеветой на советский государственный и общественный строй.
… А за клевету известно, что полагается…
За обращение с письмом на имя Сталина в лучшем случае следовала «разъяснительная работа» сотрудника органов, то есть «промывание мозгов» автору письма. Так, на заявление балкарского писателя Керима Отарова, инвалида войны, просившего отменить несправедливость, допущенную по отношению к балкарцам, сотрудником МВД Киргизии была наложена следующая резолюция: «По аналогичному заявлению я с Отаровым лично беседовал. Переписку в дело»
