Наказание жилищем. Жилищная политика в СССР как средство управления людьми. 1917-1937 - [11]
В тех сообществах, которые образуют в городской среде (на фабриках и заводах) выходцы из деревни, этот механизм подчас претерпевает сильные изменения или даже совершенно разрушается и исчезает. Причины; а) отсутствие полного статусно-возрастного состава (объединявшиеся часто были людьми одного возраста, в среде которых люди пожилые, способные являть нормы повседневного поведения и волю к принуждению окружающих принимать и воспроизводить эти нормы, либо отсутствовали, либо не пользовались авторитетом); б) выключенность из родовой структуры деревенской общины, где предопределенность «места» в семейной иерархии и социальная «роль» задавались естественно складывающимся порядком; в) размытость структурной стабильности социального окружения (маргиналы приобретали в городе, в отличие от традиционного уклада деревенской жизни, возможность легко менять одну «трудовую общину» на другую); г) отсутствие присущей деревенской общине строгой системы регуляции отношений и воздействия на непокорных (городская среда размывала традиционную систему культурного нормирования); д) отсутствие включенности в систему семейно-родственных связей (в городской среде маргиналы вступали в объединение не по принципу родства, а по личностным и профессиональным интересам, что вызывало резкое изменение механизма реализации социальнокультурной функции «утверждения собственного статуса в глазах окружающих») и прочее.
В результате этого процесса городские стихийно складывающиеся «коммунальные сообщества» формировались по совершенно иным принципам, нежели традиционные общины. Например, по признаку общности судьбы (нередко их составляли недавние крестьяне, не способные полноценно вписаться в городскую жизнь, добровольно объединявшиеся для облегчения выживания); по интересам (и далеко не всегда по интересу к самоотверженному труду); на основе не столько общности идеалов и целей, сколько общности в их отрицании (например, через отрицание религии, выполнявшей в традиционной общине фундаментальную структурообразующую функцию) и т. п. На подобное положение большое влияние оказывало то, что уже к началу 1930-х годов в деревне сформировалось и выросло совершенно иное поколение, нежели их родители. Молодежь под влиянием времени в значительной массе решительно отказывалась от религии, ориентировалась на иные, чем у старшего поколения, жизненные идеалы и ценности, отвергала традиции, ритуалы, обряды и т. д.>[110]
Отрицание общинных форм организации сознания (нравственности) и поведения переносится выходцами из деревни в город, в рабочие коллективы. Этому способствует столкновение «деревенских» и «городских» ценностей, результат которого оказывается не в пользу первых. Например, в крестьянской России традиционно довольно высокий социально-культурный статус имел брак, который невольно включал человека в сознательное (а подчас и неосознанное) выполнение целого комплекса обязательств перед собственной семьей, увеличивая его зависимость от принятых в общине форм труда и быта. Неженатые мужчины и незамужние женщины в деревне рассматривались как ненормальное явление, считалось, что не женятся и не выходят замуж лишь нравственные или физические уроды. Однако в городе, куда попадают выходцы из деревни, уже в предреволюционный период престиж семейной жизни и притягательность брачных уз оказываются ослабленными. В послереволюционные годы традиционные представления о семье и браке разрушаются еще более активно — под влиянием пропагандируемого и внедряемого новой властью примата общественных устремлений над личными, а также в результате целенаправленной идеологической работы по реформированию института брака[111]. Выходцы из деревни, вынужденно или добровольно принимая на себя ценности городского образа жизни, отказываются от брака, поддаются притягательности случайных и ничем не обязывающих половых отношений, прелестям свободной любви. Отсутствие семейных обязанностей и забот изменяет не только структуру свободного времени, не только способ распределения бюджета, не только характер включенности во внутри- и межсемейные отношения, но и саму систему жизненных устремлений и ориентаций; разрушает некоторые основополагающие ценности, традиции и смыслы индивидуального существования.
Власть, создавая трудо-бытовые коллективы и стремясь сохранить функции общины в поддержании ценностей ответственного труда, в обеспечении коллективного самоконтроля, групповой трудовой поддержки, внутриколлективной взаимовыручки и поруки, стремится компенсировать подобное нарушение (и даже исчезновение) общинных традиций искусственными формами и изобретаемыми способами воздействия на людей в воспитательных, организационных и иных целях.
В мировой истории промышленного производства ХХ века имя Альберта Кана не просто широко известно. Оно находится на недосягаемой для многих корифеев-архитекторов высоте, так как неразрывно связано с поистине эпохальным изобретением индустриальной эры — методикой скоростного поточно-конвейерного производства архитектурно-строительной проектной документации.При этом, в истории советского промышленного проектирования имя Альберта Кана бесследно спрятано под толстым слоем безосновательной критики, наглухо замазано лживыми обвинениями и надежно укрыто под вывеской советского проектного института «Госпроектстрой», специально созданного в 1930 г.Фирма А.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Небольшая книга об освобождении Донецкой области от немецко-фашистских захватчиков. О наступательной операции войск Юго-Западного и Южного фронтов, о прорыве Миус-фронта.
В Новгородских писцовых книгах 1498 г. впервые упоминается деревня Струги, которая дала название административному центру Струго-Красненского района Псковской области — посёлку городского типа Струги Красные. В то время существовала и деревня Холохино. В середине XIX в. основана железнодорожная станция Белая. В книге рассказывается об истории этих населённых пунктов от эпохи средневековья до нашего времени. Данное издание будет познавательно всем интересующимся историей родного края.
У каждого из нас есть пожилые родственники или знакомые, которые могут многое рассказать о прожитой жизни. И, наверное, некоторые из них иногда это делают. Но, к сожалению, лишь очень редко люди оставляют в письменной форме свои воспоминания о виденном и пережитом, безвозвратно уходящем в прошлое. Большинство носителей исторической информации в силу разнообразных обстоятельств даже и не пытается этого делать. Мы же зачастую просто забываем и не успеваем их об этом попросить.
Клиффорд Фауст, профессор университета Северной Каролины, всесторонне освещает историю установления торговых и дипломатических отношений двух великих империй после подписания Кяхтинского договора. Автор рассказывает, как действовали государственные монополии, какие товары считались стратегическими и как разрешение частной торговли повлияло на развитие Восточной Сибири и экономику государства в целом. Профессор Фауст отмечает, что русские торговцы обладали не только дальновидностью и деловой смёткой, но и знали особый подход, учитывающий национальные черты характера восточного человека, что, в необычайно сложных условиях ведения дел, позволяло неизменно получать прибыль и поддерживать дипломатические отношения как с коренным населением приграничья, так и с официальными властями Поднебесной.
Эта книга — первое в мировой науке монографическое исследование истории Астраханского ханства (1502–1556) — одного из государств, образовавшихся вследствие распада Золотой Орды. В результате всестороннего анализа русских, восточных (арабских, тюркских, персидских) и западных источников обоснована дата образования ханства, предложена хронология правления астраханских ханов. Особое внимание уделено истории взаимоотношений Астраханского ханства с Московским государством и Османской империей, рассказано о культуре ханства, экономике и социальном строе.
Яркой вспышкой кометы оказывается 1918 год для дальнейшей истории человечества. Одиннадцатое ноября 1918 года — не только последний день мировой войны, швырнувшей в пропасть весь старый порядок. Этот день — воплощение зародившихся надежд на лучшую жизнь. Вспыхнули новые возможности и новые мечты, и, подобно хвосту кометы, тянется за ними вереница картин и лиц. В книге известного немецкого историка Даниэля Шёнпфлуга (род. 1969) этот уникальный исторический момент воплощается в череде реальных судеб: Вирджиния Вулф, Гарри С.