Наивный наблюдатель - [38]

Но время шло и страхи подзабылись. И вот наступило утро, когда Грегор почувствовал, что ему пора прогуляться, надел он темную куртку с капюшоном, ультрафиолетовые очки, желтые спортивные штаны, чтобы враги случайно не узнали, и отправился на свой любимый перекресток возле супермаркета. Очень уж он соскучился по своим настоящим друзьям. К его огорчению, на привычном месте никого не было. Только Зимин. Но нельзя же его считать настоящим другом. Он же странный человек! Говорит, вроде бы, по-человечески, а получается какая-то белиберда. Грегор даже стал подозревать, что и Зимин тоже — иностранец. Потом, конечно, вспомнил, что давно его знает, года два, не меньше. Иностранец разве будет жить в Трущобах два года? Значит, местный он.

Но Зимин почему-то не признавал понятий. Не считал себя обязанным следовать общепринятым нормам. А это недопустимо. Правильные пацаны про него очень обидно говорили: отсебятиной, мол, занимается. Грегор однажды спросил: «Что такое отсебятина»? Ему коротко ответили: «Грязное ругательство». Но это он и без подсказки понял, все правильно, если ты самовольничаешь и не признаешь понятий, то каждому ясно, что ты презренный человек, и называть тебя следует грязным и позорным словом. Например, этой самой отсебятиной. По-другому и быть не может. Не придерешься.

Грегору давно следовало прекратить вести с Зиминым разговоры, пока тот не покается и не признает, что жить следует по понятиям, а не по собственному разумению. Но у Грегора не было сил его прогнать. Все-таки Зимин был неплохим человеком. Вот и с иностранцами этими он сам вызвался помочь. Никто его не просил и не уговаривал. Вот только, получится ли?

— А что это тебя вечером не было? — спросил Зимин.

— Дык, прятался я.

— От кого? — удивился Зимин.

— От иностранцев. Я же рассказывал! Подошли ко мне два незнакомца и стали соблазнять тортами. Хорошо, что я в детстве научился быстро бегать.

— Помню. Но мы же, вроде бы, договорились, что ты их познакомишь со мной.

— Как же я тебя с ними познакомлю, если от одного их вида у меня судороги по всему телу? Боюсь я их. Один раз повстречал, спасибо, больше не хочу. Мне повезло, что я вовремя убежал. Что они со мной сделать могли, если бы захотели, даже представить страшно.

— Ерунда.

— А вот и не ерунда!

— Думаешь, они тебе хотели оторвать руку или ногу? Или голову?

— Нет. Но мне показалось, что они хотят у меня душу отнять. А ты бы не испугался, если бы у тебя душу стали отнимать?

— Пожалуй. А как ты догадался про душу?

— Не знаю. Просто так мне показалось.

— Я потрясен! — признался Зимин. — Как странно у тебя соображалка сработала! Класс!

— Вот так и живу теперь. Теней боюсь.

— Зря. Расскажи им про меня. Они и отстанут.

— А как же ты? — удивился Грегор. — Нельзя с ними разговаривать. Пропадешь ведь.

— Нет.

— Ты странный, Зимин. Неужели не боишься?

— Я ищу свою выгоду.

— Выгоду? Надо такое придумать! Какая выгода может быть от иностранцев?

— Разная.

Зимина и раньше было трудно понять, а теперь и вовсе стало невозможно. Грегор даже растерялся немножко. Как можно пользу получить от разговоров с иностранцами? Хотел Грегор спросить об этом у самого Зимина, но не посмел, поостерегся. Мало ли что услышишь в ответ? Впрочем, и так все понятно. Слышал он от ребят, что есть люди, которые готовы за наркотик душу продать. Не хотелось верить, что Зимин всего лишь презренный наркоман, который ради того, чтобы добыть очередную дозу, готов жизнью своей рискнуть, а ничего другого в голову не приходило. Кстати, это многое объясняло в поведении Зимина. И многие глупые слова, и странные поступки. Любой скажет, что от такого человека следует держаться подальше. С другой стороны, Зимин предложил свою помощь, можно сказать, добровольно согласился выручить его. И Грегор был ему благодарен. Потому что проблемы как бы сами собой разрешились. Теперь они перешли к Зимину. Стали чужими. А чужие проблемы Грегора не касались. Как-то не принято было у «злюк» вмешиваться без спроса в чужие дела. У них считалось, что непрошенное сочувствие только нарушает принципы справедливости.

Грегор старался без нужды не вспоминать о Зимине. Ему не было до него дела. А Зимин, напротив, когда видел Грегора, почему-то испытывал странное чувство вины. Ему казалось, что если он сумеет доходчиво рассказать Грегору про настоящую человеческую жизнь, от которой он так самонадеянно отказался, покинув Институт, тот обязательно образумится и почувствует себя человеком, а не членом банды, состоящей из недоразвитых малолетних придурков. Впрочем, Зимин был уверен, что в свое время поступил правильно. Бог с ним, с Институтом.

Разговор выдохся, и глаза Грегора стали стеклянными и пустыми. Зимин не выдержал.

— Тебе надо научиться думать, — сказал он грустно.

— О чем? — удивился Грегор.

— Все равно о чем.

— Как это? Я не собираюсь думать о том, чего не вижу. Это неправильно.

— Знаю, но ты постарайся и у тебя получится. Начни с самых простых вещей, например, с себя.

— С себя? Как это?

— Думай о себе.

— Что я должен о себе думать, хорошее или плохое?

— Если сделаешь что-нибудь хорошее, думай хорошо, а если плохое, — думай плохо.