Наитие - [8]

На подложке из роскошного бархата покоился астероидный рубин. Он мягко светился под настольной лампой, цвета перетекали и менялись в его сердцевине, будто сам камень внутренне пребывал в движении.

Никакой открытки или сопроводительной записки. Никаких указаний на отправителя или, что более важно, объяснений причины столь дорогой посылки. Рубины с астероидов, как правило, не раздают направо и налево в качестве сувениров. Цена лежащего перед ним камня, без сомнения, подбиралась к пятизначному числу.

Едва ли не с испугом профессор большим и указательным пальцами взял рубин, поднес к свету и, затаив дыхание, несколько секунд с восторгом любовался его полыхающей, берущей за душу красотой.

С чувством, близким к благоговению, он аккуратно положил драгоценность на место, поудобнее устроился в кресле и задумчиво воззрился на неожиданный подарок.

Странные они все-таки, эти астероидные камушки, странные во многих смыслах.

Никто в точности не мог сказать, что они собой представляют. Полноценному изучению рубины не поддавались. Спектрографически они не походили ни на что известное науке. Разумеется, их можно было раздробить, разрушить химически, но и в этом случае исследователи оказывались в тупике. Произведенный анализ осколков, конечно, дал кое-какие результаты, но с определенными непостижимыми характеристиками пока не мог справиться ни один ученый, пытавшийся определить их место в таблице, внести в каталог или дать полное описание.

Не обнаруженные более нигде в системе, они стали волшебством, подвигнувшим многих обречь себя на полную лишений и опасности жизнь среди осколков мертвой планеты. Каждый из них надеялся отыскать в нагромождении скал крохотный кусочек света, суливший неслыханное богатство. Большинство, как и следовало ожидать, погибали, не найдя ни единого камня. Разнообразие видов одинокой смерти человека на астероидах не имело границ.

Монк нашел сигарету и закурил, слушая, как песок барабанит по окнам. Странно он как-то барабанил. Нет, это не песок бился в стекла. И не ветер, пронзительно плакавший и стонавший в перекрытиях здания музея. Еле уловимое завывание слилось в мелодию — всхлипывающую, пронзительную. Звук почти незаметно возникал и пропадал вместе с порывами ветра, не давая профессору времени сообразить, слышит он его на самом деле или же это просто игра воображения.

Монк напряженно замер и прислушался, не зная, к чему готовиться. Сигарета неподвижно зависла на нижней губе.

Когда звук донесся снова, профессор уловил плач струн и ритмичное дыхание каденции, едва различимые за воем ветра и стуком песчаной дроби по окнам.

Скрипка! Кто-то играл на скрипке в здании музея!

Монк вскочил на ноги. Скрипка тут же отреагировала звенящим предсмертным воплем.

И вместе с этим музыкальным криком, прокатившимся через холл, в мозгу профессора взвыл сигнал тревоги.

Следуя порыву, его рука метнулась к столу и схватила астероидный рубин. Крепко стиснув его в кулаке, Монк изо всех сил запустил камнем в металлическую стенку сейфа, где хранились рукописи.

Подарок вспыхнул в свете лампы и рассыпался облачком сияющих пылинок. И, разлетаясь вдребезги, рубин изменился — точнее, попытался измениться. Всего на миг он вдруг стал не камнем, а чем-то другим: существом, похожим на фею — только на искалеченную фею, с горбатой спиной, искривленным позвоночником и другими любопытными деформациями.

Еще мгновение — и уродливое создание словно испарилось, лишь драгоценная пыль, мерцая, осела на пол да звук бегущих ног затих в дальнем конце коридора.

Монк не кинулся в погоню. Он стоял точно замороженный, слушал, как танцуют за окном ветер и песок, и пристально смотрел на угасающее мерцание на полу.

Наконец, очнувшись, профессор медленно сжал и разжал правую ладонь, воспроизводя в памяти ощущение, порожденное камнем в тот момент, когда он его схватил. Казалось, рубин ожил, пытался вырваться из его руки, стремясь достичь какой-то цели, выполнить какое-то предназначение.

Взгляд Монка был по-прежнему прикован к полу.

— Надо же, — пробормотал Монк с изумлением в голосе, — я даже себе не могу объяснить, почему это сделал.

Харрисон Кемп стоял в кабинете Спенсера Чемберса, обуреваемый сомнениями. Он поймал себя на том, что в данный момент не может примириться с верой в правильность собственного поступка. Если ошибся — значит, напрасно оставил пост и бросил важное дело. А если и прав — что толку?

— Я помню вас очень хорошо, — услышал он голос Чемберса. — Вы работали на Плутоне. Исследования природы жизни. Кое-какие реальные достижения в этом направлении.

— Мы слишком часто терпели неудачи, — бесстрастно произнес Кемп.

Чемберс сцепил пальцы на столе перед собой.

— Мы все слишком часто терпели неудачи, — заметил он, — И все же однажды кого-то из нас добьется успеха, и тогда получится, что победили мы все. Тогда можно будет забыть обо всех потраченных впустую годах.

Кемп напряженно выпрямился.

— Вероятно, вы недоумеваете, почему я здесь.

Лицо Чемберса тронула едва заметная улыбка.

— Возможно. И все же почему я должен недоумевать? Вы долгое время отсутствовали на Земле. Разве удивительно, что вам захотелось снова повидать родную планету?