Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы - [77]
«All strange and geason,
Devoid of sense and ordinary reason.»[167]
Бёмен скончался в 1624 г., оставив после себя большое количество преданных последователей. Многие из них в семнадцатом столетии приобрели столь же сомнительную славу, что и их учитель; из них заслуживают упоминания Гифтхайль, Венденхаген, Иоганн Якоб Циммерманн и Авраам Франкенберг. За свою ересь они подвергались гонениям со стороны католической церкви, и многие пережили длительное тюремное заключение и пытки. Одного из них, Кульманна, заживо сожгли в Москве в 1684 г. по обвинению в колдовстве. Труды Бёмена были переведены на английский язык и много лет спустя опубликованы энтузиастом по имени Уильям Ло.
Петр Мормий, известный алхимик и современник Бёмена, в 1630 г. попытался дать ход розенкрейцерской философии в Голландии. Он обратился к Генеральным штатам[168] с просьбой о разрешении выступить на их заседании и объяснить принципы ордена, а также изложить план превращения Голландии в счастливейшую И богатейшую страну мира с помощью философского камня и элементалов[169]. Генеральные штаты благоразумно отказались иметь с ним дело. Оскорбленный, он решил опозорить их в своей книге, которая в том же году была издана в Лейдене. Она называлась «Книга самых сокровенных тайн природы» и была разделена на три части. В первой рассказывалось о «вечном движении», во второй о «превращении металлов», а в третьей об «универсальной медицине». Кроме того, в 1617 г. во Франкфурте вышло несколько трудов Мормия по розенкрейцерской философии на немецком языке.
Поэзия и романтическая литература находятся у розенкрейцеров в неоплатном долгу. Сочинения английских, французских и немецких литераторов изобилуют позаимствованными у них прелестными существами. Наиболее известен «изысканный Ариэль» Шекспира. Среди прочих — грациозные обитатели гардеробной Белинды из восхитительной поэмы «Похищение локона» (Поп) и прелестная капризная русалка Ундина (Ла Мотт Фуке), которую автор наделил таким изяществом и очарованием, и к воображаемым страданиям которой он отнесся с таким сочувствием, какого не удостаивалось ни одно сверхъестественное создание. Множество русалочьих атрибутов имеет Белая леди из Звенела сэра Вальтера Скотта. Немецкая романтическая литература и лирическая поэзия изобилуют сильфами, гномами, ундинами и саламандрами. Не отставали от немцев и французские литераторы, заменяя ими персонажей более громоздкой мифологии Греции и Рима. Сильфы и сильфиды были излюбленными героями менестрелей и настолько прочно вошли в массовое сознание, что их порой путали с другими безупречными созданиями эльфами и феями, сказания о которых имеют гораздо более древнюю историю. Будучи столь обязанным розенкрейцерам, ни один любитель поэзии не может не отдать должное этому философскому ордену, сколь абсурдными бы ни были воззрения его членов.
В то время, когда Михаэль Майер знакомил мир с доктринами розенкрейцеров, в Италии родился человек, которому впоследствии суждено было стать наиболее выдающимся членом их братства. Алхимическая мания никогда не вызывала к жизни столь явного и столь преуспевшего самозванца, как Джузеппе Франческо Борри. Он родился в 1616 г. (по другим источникам, в 1627 г.) в Милане, где его отец, синьор Бранда Борри, был доктором. В шестнадцать лет Джузеппе был для завершения образования отправлен в римскую иезуитскую школу, где проявил феноменальную память. Он без малейшего труда выучивал любой материал. Он запоминал все, даже самые незначительные факты из самых толстых томов, и не было предмета изучения, недоступного его пониманию, но все преимущества, которые он мог извлечь из своих способностей, сводились на нет его необузданными страстями и любовью к шумным кутежам. У него постоянно возникали проблемы как со школьным начальством, так и с римской полицией, и он приобрел столь скверную репутацию, что для ее улучшения потребовались бы долгие годы. С помощью друзей Борри стал врачом в Риме и получил должность при папском дворе. В процессе своих усердных штудий он воспылал любовью к алхимии и решил приложить все усилия к открытию философского камня. Для обнищания, однако, было вполне достаточно его дурных наклонностей. Его удовольствия были такими же дорогостоящими, как и его изыскания, а их сочетание было губительным для его здоровья и репутации. В возрасте тридцати семи лет он решил, что на доходы от медицинской практики ему не прожить, и начал подыскивать себе другое занятие. В 1653 г. он стал личным секретарем маркиза ди Мирольи, посланника эрцгерцога Инсбрукского при дворе Папы Римского. В этой должности Борри оставался два года, ведя тем не менее ту же распутную жизнь, что и прежде. Он постоянно находился в обществе игроков, развратников и куртизанок, участвовал в позорных уличных потасовках и отвращал от себя покровителей, желавших ему помочь.
И вдруг в его поведении произошла неожиданная перемена. Отъявленный повеса напустил на себя степенность философа, глумливый грешник объявил, что он отказался от пороков и впредь будет образцом добродетели. Для его друзей сие исправление было сто ль же приятным, сколь и неожиданным, сам же Борри туманно намекал на то, что оно было вызвано чудодейственным проявлением некоей высшей силы. Он утверждал, что поддерживает связь с добрыми духами, что ему открываются тайны Бога и природы, и что он овладел философским камнем. Как и его предшественник Якоб Бёмен, он смешивал религиозные материи с философским жаргоном и подготавливал почву для объявления себя основателем нового ордена. Однако в Риме и тем более во дворце Папы это было рискованным занятием, и у Борри хватило ума вовремя спастись от темницы замка Сант-Анджело. Он бежал в Инсбрук, где прожил около года, а затем вернулся в родной Милан.
