Я делал курсовую работу по письмам, пересылаемым по цепочке (самого разного рода) в Гарвардской школе бизнеса. Мой консультант с факультета, правая рука декана, посоветовал мне поискать книгу под названием «Наиболее распространенные заблуждения и безумства краутов»[1], изданную, по его словам, в 1841 г. Меня заинтриговало название, и было сюрпризом, что немцев называли краутами даже в 1841 г. и что кто-то назвал их так на обложке книги. Впоследствии я узнал, что эта книга вертелась на языке у всякого заслуживающего внимания преподавателя бизнеса и что речь в ней шла на самом деле о безумствах толпы[2]. Тогда я открыл эту книгу для себя. Может быть, она и для вас.
Если это так, то в ней вы прочтете об алхимиках и крестоносцах, о ведьмах и домах с привидениями, о спекуляциях ценными бумагами и предсказателях, и о том, что лично меня удивило больше всего, о тюльпанах. В Голландии сороковых годов семнадцатого столетия тюльпаны стали объектом столь безумной и необъяснимой популярности, что одна-единственная луковица тюльпана примерно того же размера и формы, что и луковица лука могла принести небольшое состояние одной из нескольких появившихся для торговли ими бирж (популярности, не так уж непохожей на распространенную в наши дни страсть к почтовым маркам, являющимся по сути малюсенькими перфорированными квадратиками печатной бумаги с наклейкой на обороте.) Нельзя пройти мимо рассказа Маккея о незадачливом голландском моряке любителе лука, который просто съел по ошибке бесценную луковицу, принадлежавшую богатому купцу.
Как и всякое однажды прочитанное подлинно классическое произведение, эту книгу трудно представить пребывающей в безвестности, поэтому я просто обязан рекомендовать ее всем остальным, как это сделал финансист Бернард Барух, в своем блистательном предисловии, датированном октябрем 1932 г., утверждавший, что прочтение этой книги сэкономило ему миллионы.
«Вы когда-нибудь видели, цитировал Барух одного не названного им современника, в лесу в безветренный солнечный день стайку летающей мошкары тысячи, казалось бы, неподвижно парящих в лучах солнечного света насекомых?… Да?… Хорошо, а видели ли вы когда-либо всю картину их полета целиком, включая тех мошек, которые явно держатся на расстоянии от остальных? Их внезапное движение, скажем, натри фута в ту или в другую сторону? Что заставило их это сделать? Ветерок? Я же сказал, день безветренный. А попробуйте вспомнить, видели ли вы когда-нибудь, как они тотчас же опять движутся в унисон? Хорошо, а что на этот раз заставило их сделать это? Движения широких людских масс более медленны, но гораздо более эффектны».
Сейчас, когда я это пишу, весь Нью-Йорк и весь штат Калифорния, а, может, вслед за ними и вся страна, вдруг встали на роликовые коньки. Я, только что сам купивший две пары, определенно не назвал бы это ни формой сумасшествия, ни, тем более, «движением широких людских масс». Но посмотрите: раз и все на роликовых коньках.
Барух цитирует Шиллера: «Каждый взятый в отдельности человек вполне разумен и рассудителен, став же членом толпы, он сразу превращается в болвана». Мир знал толпы линчевателей и крестовые походы, наплывы в банки с требованиями о возвращении вкладов и пожары, которые, если люди хотя бы не паниковали, обошлись бы без человеческих жертв. Не так давно возникла «страсть к толчее», когда большие группы молодежи учились танцевать в унисон, подражая леммингам. (Должен признаться, я никогда не видел лемминга, но подозреваю, что, когда это произойдет, он будет не один.) И, конечно, мы помним групповое самоубийство в Джонстауне.
Возможно, не случайно в тот месяц, когда Барух писал свое предисловие, произошел абсолютный крах финансового рынка, начало которому было положено тремя годами ранее, в 1929 г. Безудержная спекуляция привела к росту в октябре 1929 г. промышленного индекса Доу-Джонса[3] до отметки в 381 пункт, что вызвало всплеск алчности. Три года спустя индекс упал не до 300, не до 250, не до 200, не до 150 и даже не до 75, а до отметки в 41 пункт. Бессмысленная жадность показала свою оборотную сторону. Она вылилась в беспричинный страх.
«Я всегда считал, отзывался Барух об этой плачевной ситуации, что, если бы… даже в самом разгаре головокружительного падения курса (ценных бумаг) мы неустанно повторяли, что «дважды два все еще равняется четырем», многих зол удалось бы избежать. Точно так же и сегодня, даже в момент наивысшего уныния, когда пишется это предисловие, когда многие начинают интересоваться, есть ли предел падению, подходящим заклинанием может быть следующее: «Дважды два всегда четыре».
В конце 1960-х гг. курс ценных бумаг вновь начал стремительно расти. Началась маниакальная биржевая игра. Появилось новое волшебное слово синергия, суть которого, как снова и снова разъясняли разные президенты корпораций и учредители акционерных обществ, заключалась в том, что дважды два в результате изощренного менеджмента может равняться пяти. Это было сродни алхимии (см. главу «Алхимики») и позволило за два года увеличить стоимость одной известной мне акции с 6 до 140 долларов. Об этом говорили на всех углах. Через некоторое время эти акции продавались по 1 доллару за штуку.
