Нахалки - [36]

Этот дар не всегда способствовал ее успеху в обществе. Проницательная оценка окружающих часто воспринималась как… скажем, излишне безжалостная. Элизабет Хардвик однажды написала так:

В духовном облике Мэри остался некоторый аромат церковной школы, и для меня он был элементом ее своеобразия и добавочным штрихом к непостижимому обаянию ее личности. Мало что было пущено на самотек: привычки, предрассудки, импульсы – даже мгновенные – все подлежало учету, обдумыванию и записи в бухгалтерские книги.

Эта привычка оценивать и просчитывать оказалась большим подспорьем для критика, конечная цель которого – устроить большой театр из своих страстей и суждений. Очевидно, не всем это нравилось. Умение Маккарти оценивать людей часто воспринималось как высокомерие. «Она подавала себя как самого ответственного человека в мире, будучи на самом деле абсолютно безответственной», – говорила Дайана Триллинг одному из биографов Маккарти.

Триллинг – еще одна постоянная участница вечеров Partisan Review – в некотором роде «свидетель противной стороны». Маккарти ее недолюбливала и совершенно этого не скрывала. Триллинг в тусовке вокруг Partisan Review имела второстепенный статус «жены» – была замужем за куда более знаменитым критиком Лайонелом Триллингом. И хотя она неоднократно заявляла, что ей совершенно не мешает его репутация, затмевающая ее собственную как рецензента и журналистки, перестать об этом говорить она тоже не могла. «Знаменитым может быть лишь один член семьи, – писала она в воспоминаниях. – Две знаменитости в одной семье – это слишком напрягает великодушие общества».

Не то чтобы она была в этом не права, но вот Маккарти, Элизабет Хардвик и Ханна Арендт сумели пробиться во внутренний круг, хотя тоже были «женами».

Как бы там ни было, но о своей склонности судить Маккарти знала. «Твоя неусыпная совесть – для тебя предлог вести себя как стерва», – говорит героине муж в «Круге ее общения». Героиня его уверяет, что старается так не поступать, – он ей не верит и спрашивает: «Почему ты не можешь быть как все?»

Но Маккарти никогда не стремилась быть как все. В годы отрочества в Сиэтле она настойчиво заводила себе подруг, которые были не как все. Из монастырской школы она ушла в городскую и там встретила подругу, привившую ей вкус к литературе. Это была черноволосая девушка, по имени Этель Розенберг, носившая жилеты и броги (не та, другая [17]). Она называла себя «Тед» («Кажется, – пишет в воспоминаниях Маккарти, – потом она стала открытой лесбиянкой») и завалила Маккарти рекомендациями, что читать. К тому времени Маккарти читала много, но в основном треш: бульварные романы и журналы вроде True Confession – хронику зверских убийств и изнасилований. Скажем прямо, не совсем Кафка.

Именно Тед ей показала, что в более серьезной литературе секс тоже есть. Помогло то, что Тед склонялась к идеям эстетов и декадентов, вкладывавших в свои работы чувственность: Обри Бёрдсли, Анатоля Франса. Один молодой человек пытался было свести Маккарти с тяжелыми томами Мелвилла и Драйзера – но это знакомство радости не доставило. «„Моби Дик”, – писала она, – оказался мне не по зубам. А виденный фильм „Морское чудовище” с Джоном Бэрримором скорее мешал, чем помогал».

Та же Тед ввела Маккарти в ее первый настоящий кружок интеллектуалов – салон в Сиэтле, принадлежавший лесбиянке постарше – у ее мужа был книжный магазин. Через год Маккарти вернулась в более благопристойную среду школы-пансиона, но общение с богемой свой след оставило. Маккарти продолжала переписку с Тед, и еще она, в порядке выполнения школьных заданий, писала рассказы и эссе о проститутках и самоубийцах. Она экспериментировала с мужчинами, перебрала серию бойфрендов, пока не выбрала в постоянные совершенно неподходящую личность – Гарольда Джонсруда, лысого актера на несколько лет старше себя. Вряд ли он был у нее первым – девственности ее лишил какой-то предыдущий бойфренд («ощущение, будто меня слегка нашпиговали»,  писала она об этом эпизоде). Но он оказался достаточно долговечным, и отношения продолжались в конечном счете до ее поступления в Вассар в двадцать девятом.

По понятным причинам – написание бестселлера оставляет долгий кильватерный след – существует тенденция преувеличивать роль Вассара в формировании Маккарти как писателя. Иногда она поощряла это мифотворчество. В журнальном эссе пятьдесят первого года она писала, что сбежать в колледж на северо-востоке подвигла ее одна незамужняя учительница. Эта женщина из легенды (она и на самом деле существовала, но была посложнее, чем персонаж эссе) обладала «высоким, точным, режущим голосом», и Маккарти с восхищением смотрела, как она, бывало, «разносила в клочья своих учеников за вычурность или неряшливость фразы или конструкции». Вот этой точности и резкости рассчитывала она научиться в Вассаре.

Но если главное топливо любой интеллектуальной жизни – друзья, то в Вассаре возникала проблема: в бак нечего было залить. Если обойтись без иносказаний, то вассарские однокурсницы Маккарти не слишком ее жаловали. Была, может быть, пара исключений, но студенческая дружба оказалась недолговечной. И все же принадлежностью к Вассару Маккарти гордилась. Чопорность этих девушек она превратила в сознательно усвоенное качество. «Студенток Вассара вообще не очень любят в свете, – думает про себя одна из героинь „Группы”. – Они стали чем-то вроде олицетворения снобизма».