Нагорная проповедь Христианская контркультура - [10]

Но как рассуждения X. Уиндиша, так и опасения приверженцев этой теории беспочвенны. Конечно, самая первая заповедь блаженства провозглашает спасение по благодати, а не по делам, ибо в ней обещано! Царство Божье «нищим духом», то есть людям настолько духовно бедным, что они ничего не имеют, что бы вменилось им в заслугу. С каким горячим негодованием отверг Лютер предположение, выдвинутое неким его современником, о том, что Нагорная проповедь учит спасению по заслугам! К своему объяснению он добавил примечание на десяти страницах с целью опровергнуть эту чудовищную мысль. В нем он резко осудил «этих глупцов, ложных пророков», которые «вывели заключение, что мы достигаем Царства Небесного и спасаемся нашими собственными добрыми делами и действиями»[27].

Эта «мерзость софистов» переворачивает Евангелие с ног на голову, как считает он, она «сбрасывает крышу на землю, опрокидывает фундамент, воздвигает спасение на воде, выдворяя полностью Христа с трона Его и заменяя Его нашими делами»[28].

Как же объяснить, почему Иисус постоянно подчеркивал в Проповеди значение праведности? Похоже, верный ответ заключается в том, что Нагорная проповедь, как род «нового закона», подобно закону ветхому, имеет две божественных цели, обе из которых Лютер прекрасно понимал. Во–первых, нехристианину она показывает, что он сам по себе не может удовлетворить Бога (так как он не может соблюдать закон), и, таким образом, направляет его к Христу за оправданием. Во–вторых, она показывает христианину, пришедшему к Христу за оправданием, как ему жить, угождая Богу. Или проще, как обычно обобщали и реформаты, и пуритане, — закон посылает нас к Христу за оправданием, Христос же отсылает нас обратно к закону за освящением.

Не может быть сомнения в том, что Нагорная проповедь поначалу производит на многих людей эффект, подобный только что описанному. Читая ее, они впадают в отчаяние, так как видят в ней лишь недостижимый идеал. Как могут они развить эту праведность сердца, обратить для удара другую щеку, любить своих врагов? Это невозможно. Именно так! В этом смысле Проповедь является, по выражению Лютера, «Moisissimus Moses»: «Это Моисей учетверенный, Моисей до высшей степени умноженный»[29], так как это закон внутренней праведности, которому, вероятно, не может следовать ни один из сынов Адама. Он способен, таким образом, лишь осудить нас и сделать невозможным прощение Христа. Может быть, это и была отчасти цель Проповеди? Правильно, Иисус нигде не говорит об этом ясно, кроме как в первой заповеди, как уже упомянуто выше, но подобное значение можно вывести из нового закона в той же степени, как и из ветхого.

Еще более ясна для Лютера вторая цель Проповеди: «Христос ничего не говорит в этой Проповеди о том, как мы становимся христианами, но лишь о делах и плодах, которые никто не сможет совершить, пока не станет христианином, и лишь находясь в состоянии благодати»[30].

Вся Проповедь основана на принятии Благой вести (как это понимали Златоуст и Августин), опыте обращения и нового рождения, а также осененности Духом Святым. Она описывает род возрожденных людей, какими являются (или должны быть) христиане. Таким образом, заповеди блаженства — это благословения, изливаемые Богом (не как награда за заслуги, но как дар благодати) на тех, в ком Он вырабатывает подобный характер.

Профессор Джеремиас называет первое объяснение («теория недостижимого идеала») «Лютеранской ортодоксией»[31] и не упоминает, что Лютер также давал и второе объяснение.

Сам профессор предполагает, что Проповедь использовалась как «раннехристианский катехизис», и, таким образом, имеет в виду, что слушателями были христиане: «Этому предшествовало провозглашение Евангелия, обращение и победа Благой вести»[32].

То есть Проповедь «дается людям уже прощенным, нашедшим жемчужину великой ценности, приглашенным на брачный пир, принадлежащим, благодаря своей вере в Иисуса, к новому творению, к новому миру Божьему»[33].

В этом смысле «Нагорная Проповедь — не Закон, а Благая весть». Для ясного обозначения разницы между этими двумя понятиями нужно избегать таких терминов, как «христианская нравственность» и говорить, вместо того, о «живой вере», ибо «тогда становится ясно, что дар Божий предваряет Его требования»[34].

Профессор А. М. Хантер включает этот вопрос в контекст всего Нового Завета: «Новый Завет проясняет, что весть ранней Церкви всегда… имела два аспекта — один богословский, другой этический: (1) Евангелие, проповеданное Апостолами; (2) заповедь, вырастающую из Евангелия, которой они обучали принимающих Евангелие. Евангелие было заявлением о том, что Бог благодатью Своей сотворил для людей через Христа; заповедь была утверждением о том, что Бог требует от людей, ставших объектами Его благодатного действия»[35].

Апостол Павел обычно так и разделял свои послания, первая часть — теоретическая, вторая — практическая. «Но в этом, — продолжает А. М. Хантер, —

Павел только исполнял то, что Господь его сделал перед ним. Иисус не только провозглашал, что Царство Божье пришло с Ним и благодаря Его делу; Он ставил также перед учениками Своими моральный идеал этого Царства… Это идеал, обозначенный в Нагорной проповеди»