Наемник - [21]

— Он не сможет победить, — сказал Джеймсон. — Он только внесет раскол в ряды избирателей.

— Вот именно. На это он способен. Он так ослабит обе партии, что, если он не пройдет на этот раз, на следующих выборах это может оказаться возможным. Если обстановка, конечно, будет подходящая. Но вы не ответили на мой вопрос. Что же произойдет, если он все-таки будет избран?

— Восстанут чернокожие, — неуверенно сказал Джеймсон. — Мы окажемся на грани гражданской войны. Его политика по отношению к трудящимся заставит вступить в борьбу профсоюзы, начнутся забастовки. Что нас ждет во внешней политике — сказать трудно. Но, наверное, что-то вроде изоляционизма. Он сосредоточит в своих руках огромную власть. Некоторые слои населения его поддержат, а другие, как, например, цветные, выступят против.

— Гражданская война и хаос, — подытожил кардинал. — И причиной тому станет этот человек, Джексон. А в чем подоплека появления такого человека, как Джексон? Разве не менее важно разобраться в этом?

— Пожалуй, да.

В кармане у Джеймсона лежала трубка, но он не решался достать ее. Регацци никогда не курил и не пил.

— Невежество, нищета и социальная несправедливость — вот причины, по которым на арену общественной жизни всплывают такие фигуры, как Джексон, — сказал кардинал. Он говорил тихим доверительным тоном. — Такие люди есть везде, но, если мы сами же не создадим им благоприятные условия, они вряд ли способны на большее, чем выкрикивать лозунги где-нибудь на углу улицы или перед разъяренной толпой, требующей расправы над неграми. Джексон вступил в борьбу за президентский пост потому, что для этого созрели условия. Жертвы нищеты, невежества и неравенства, отчаявшись, обращаются к насилию. А их насилие порождает еще большее невежество и страх среди тех, кто не знает другого решения проблемы, кроме как пустить в ход брандспойты или вызвать наряд полиции. И такой человек, как Джексон, используя подходящую ситуацию, говорит им то, что они хотят слышать. Вот в чем опасность.

Да, это так. Против таких доводов возразить нечего, и Джеймсон только кивнул.

— Вот против этого я и борюсь, — сказал кардинал. — Борюсь против нищеты, невежества, наглых утверждений, что человек страдает от нищеты и невежества по собственной вине. И во имя этой борьбы я использую все возможные средства. Я разрешаю гримировать себя перед выступлениями по телевидению, разыгрываю спектакли, читаю вслух молитвы, убеждая людей, ибо Господь одарил меня такими талантами, которые я могу использовать на благо людей. Я знаю, вы не одобряете меня, Патрик, всегда это знал. Но я надеюсь, вы понимаете, почему это необходимо делать. Мне бы хотелось, чтобы вы от всего сердца поддержали меня.

Кардинал впервые назвал Джеймсона по имени, и тот почувствовал, как краска залила его лицо и шею. Чтобы скрыть смущение, он вытащил из кармана трубку и стал набивать ее табаком.

— Если я когда-нибудь чем-то вас обидел, Ваше преосвященство... я просто не знаю, что сказать!

— Скажите, что вы понимаете. Вы добрый человек и хороший священник. Вы прощали меня как истинный христианин. Я считаю, что мы должны делать больше, чем просто служить мессу и приобщать к святым тайнам. Мы должны бороться за благо всех людей и в миру, и в церкви. Бороться за весь наш народ — черных и белых, католиков и протестантов. И во всех сферах: в политике, общественной жизни, экономике. Я намерен бороться против Джексона. Готовлю проповедь ко Дню святого Патрика. Мне хотелось бы, чтобы вы завтра ее прочитали.

— Для меня это большая честь, — ответил Джеймсон.

— Уже поздно, — сказал Регацци. — Вы устали. И я тоже. Но я надеюсь, что вы не откажетесь работать со мной, несмотря на то, что приходится работать допоздна.

Регацци встал. Поднялся с кресла и Джеймсон. Он положил обратно в карман незажженную трубку и увидел, что Регацци протягивает ему руку. Джеймсон не пожал ее. Он опустился на колено и поцеловал епископское кольцо. И вспомнил, что кардинал заменил в нем аметист двадцати пяти каратов искусственным камнем, а аметист продал, истратив деньги на благотворительность.

— Если вы выдерживаете такой режим, Ваше преосвященство, — сказал Джеймсон, — то мне сам Бог велел. Спокойной ночи.

Оставшись один, Регацци сложил бумаги и запер их в ящик стола. Потушил яркую настольную лампу на подвижном кронштейне. Теперь в комнате горела только угловая лампа. Выходя из кабинета, он потушил и ее. Спальня Регацци была на том же этаже. Он не захотел въезжать в комфортабельные апартаменты, где жили все кардиналы до него, и обходился этой скромной комнатой, где стояла только самая необходимая мебель для сна и хранения одежды. Он очень мало времени проводил в своей спальне. И в эту ночь он тоже не пошел туда. Он спустился по лестнице вниз. По его приказанию церковь никогда не запиралась. Регацци вошел туда и остановился. Здесь не было того аскетизма, отсутствия роскоши, за что так не любили Регацци священники и весь персонал. Это был дом Бога, золотая обитель той высшей таинственной силы, которая призвала его, Мартино Регацци, мальчика из бедных кварталов, на поиски славы. Но славы не для него, а для Бога. Регацци преклонил колена перед алтарем. Не эта ли тишина, такая далекая от суеты повседневной жизни, определила его призвание? Он и сам не знал и часто задумывался над этим, пытаясь найти ответ. Может быть, им двигало тщеславие, какие-то психологические мотивы? Регацци любил покой, тишину безлюдной церкви, где он ощущал присутствие другого таинственного существа. Только здесь в трудные моменты кардинал находил утешение и поддержку. В эту ночь он принял решение, возможно, самое крупное решение, с тех пор как стал священником. Он намеревался совершить непростительный грех — заняться политикой. Это было нелегкое решение, но он был мужественным человеком, унаследовав отвагу, наверное, от своих сицилийских предков. То, что он собирался произнести с паперти собора святого Патрика, может разверзнуть над ним небеса. Политизация церкви отнюдь не достоинство в глазах народа. И не дай Бог священнику вмешаться в предвыборную борьбу кандидатов в президенты. Это была одна из причин, по которой Регацци придерживался нейтральной позиции, не выказывая поддержки явному фавориту на выборах, ирландскому католику-демократу, чья семья находилась в дружеских отношениях с последним кардиналом. К тому же Регацци не любил миллионеров, даже если они были одинакового с ним происхождения. Он считал верной не очень популярную поговорку, что ни один хороший человек не умирает в богатстве. Сам он не раз говорил, что не мог бы быть богатым. Но одно дело — не поддерживать, и совсем другое — не осуждать. Это значит проявить трусость, безразличие, пассивность. Никто не припомнит более позорной страницы в политической жизни Америки, чем выдвижение на пост президента Джона Джексона. Против него выступали многие, но голос цитадели американского католицизма, по мнению Регацци, был слишком деликатным, а то и вовсе не слышимым. Святая церковь — это церковь бедняков, цветных, бесправных и обездоленных людей, а не респектабельных граждан, благополучию которых угрожают эти самые слои населения. Будь общество менее эгоистичным, более христианским в распределении богатства, не было бы тогда ни социальных проблем, ни угроз. У богатых много защитников. Он же, Мартино Регацци, станет защитником всех остальных, бросив свой христианский вызов Джексону. В буквальном смысле этого слова, выступив перед прихожанами в День святого Патрика. Он уже подготовил первый черновой вариант своей проповеди. До окончательного варианта еще далеко. Вот поэтому он и разбудил Джеймсона, зная, что тот заснул в приемной. Кардиналу было необходимо с кем-то посоветоваться, кому-то доверить свои мысли. Он давно уже оценил по достоинству своего секретаря. Регацци не кривил душой, когда сказал, что Джеймсон хороший человек и хороший священник. Он действительно был простым, добрым и непритязательным человеком. Все, что ему было нужно, — это немного удобств в жизни, что вполне естественно. Кардиналу очень не хватало преданности, какой платил ему Джеймсон. И в эту ночь, приняв свое нелегкое решение, он по-человечески просто попросил Джеймсона о поддержке. Регацци долго стоял на коленях, моля Господа дать ему мужество и силы и благодаря Его за доброту Патрика Джеймсона, который терпит его уже три долгих года и который не отказал ему в доверии.