Наедине с совестью - [8]
- А я уже записался, Алексей Кузьмич.
- Вот и хорошо. А как ты там со Шматко живешь? Не шумите? Мне редко приходится бывать у вас в бараке.
- Не нравится он мне, - откровенно признался Михаил. - Это урод какой-то. Сколько раз уже в карцере побывал - не помогло. Со всеми перескандалил. Называет нас олухами, идиотами. И на руку не чист. Недавно стащил у соседа колбасу и съел. Стали его укорять, а он нагло скалит зубы: "Уж больно я запах чеснока обожаю". А у меня в тот же день взял зубную щетку и начал чистить свои желтые клыки. Я не стерпел: вертонул его в умывальной.
- Слышал, слышал. Ты так легко вертонул его, что он из дверей пробкой вылетел. Не надо бы так, сынок. Хоть на таких внушение и не действует, но силу применять тоже не следует. Ты вгорячах мог его изуродовать. Вот и опять - преступление.
- Он что, жаловался? - спросил Молчков.
- Нет, от других узнал. Такие никогда не жалуются. У воров - свои законы. Они умеют молчать. Я понял их души.
- Он теперь сдержаннее стал. Прежде чем сделать что-нибудь, оглядывается. А до того, как пес с цепи, набрасывался на всех с кулаками. Меня это злило. Не люблю таких.
- Словом, я заметил, что Гвоздь стал тебя побаиваться. Это - большое достижение, очень большое!
Гусев отвернулся, плечи его вдруг затряслись. Он долго и от души смеялся, не поднимая морщинистого лица.
*
Медленно проходили дни, еще медленнее тянулись недели. Михаил постепенно привык к однообразию лагерной жизни, как привыкают к чему-то постоянному, неизменному, не вызывающему ни чувства радости, ни огорчения. Он уже закончил курсы лесопильщиков и теперь работал накладчиком у пилорамы. Впереди еще было несколько лет заключения, и Молчков твердо решил как можно лучше использовать это время, в совершенстве освоить кузнечное дело, пройти курсы плотников и столяров, научиться катать валенки и шить обувь из шевра и хрома. Возможности для этого были. К тому же он понимал, что постоянная занятость отвлекала от тоски и воспоминаний.
Частые письма Таси и Степана скрашивали его одиночество. Писали они каждую неделю, подробно рассказывали о жизни шахтерского поселка, о работе знакомых забойщиков, держали его в курсе самых основных и второстепенных рудничных дел. Искренность и бодрый тон этих писем будили фантазию Михаила, и он духовно чувствовал себя рядом с Тасей и Степаном. Это преображало его, на лице все чаще и чаще появлялась жизнерадостная улыбка. Молчкова тянуло к откровенному разговору с товарищами. Даже к Сашке Гвоздю изменил он свое отношение. Нередко теперь их можно было видеть вдвоем, сидящих на бревне во время перекура и весело разговаривающих. Под добрым влиянием Михаила Сашка тоже закончил курсы плотников и регулярно, хотя и без особого огонька, работал на сортировке плах и теса. Алексей Кузьмич радовался неистребимой энергии Михаила.
Однажды, прочитав письмо Таси, Молчков глубоко задумался. Это было под вечер. Письмо Михаилу принес на работу пилорамщик Мещихин. Молчков сразу же распечатал конверт, и глаза его быстро побежали по строчкам. Вдруг лицо Михаила помрачнело, на высоком лбу показались мелкие складки. Он отошел в сторону, присел на бревно и затих. Это заметил не только внимательный Алексей Кузьмич, но и все товарищи. Помолчав несколько минут, Михаил снова развернул письмо, написанное синими чернилами, и, не спеша, начал перечитывать:
"М и ш е н ь к а, д о р о г о й м о й!
Не сердись, но я не могу больше молчать о том, что так сильно волнует меня в последнее время. С каждым днем я все больше и больше думаю, что ты страдаешь не за свою вину. На днях в клубе шахтеров я встретилась с одной официанткой, и она своим рассказом подтвердила мои предположения. Люба, так ее зовут, видела меня, когда тебя судили, теперь узнала и разговорилась. Я отнеслась к ней доверчиво, и она рассказала мне, как вы со Степаном сидели в буфете и как придирался к вам Гришка Федько. Ты уводил Степана от скандала, а получилось, что остался виновным сам. Сердце подсказывает мне, что ты во имя чего-то, может быть, благородного, принял на себя всю тяжесть вины и постарался скрыть от меня причину своего поступка. Я не обвиняю тебя, Мишенька, возможно, ты сделал правильно, но мне порой бывает до боли обидно. Ведь твоя и моя молодость, которая никогда не возвратится, отдана на увядание. А во имя чего?
Степан с тех пор тоже сильно изменился. Он заметно постарел и стал каким-то молчаливым, осторожным. Недавно он привез мне тонну угля и двадцать килограммов муки, попросил принять все это бесплатно, сказав: "Это на зиму тебе". Я убедилась, что он тоже глубоко страдает и чего-то не договаривает. Не сердись, Мишенька, если я причинила тебе неприятности этим письмом. Пиши подробнее о своей жизни в лагере. Вчера перевела тебе деньги, а Степан отправил посылку яблок. Они очень хорошие. Будь здоров. Крепко целую.
Т а с я".
Михаил обхватил руками голову, прошептал: "Милая!.. Зачем ты об этом?.." Все притихли. Алексей Кузьмич умышленно ушел к другой пилораме, остальные молча курили. Только Сашка Гвоздь, не разбиравшийся в тонкостях человеческой души, все время бросал озорные взгляды в сторону Молчкова и ухмылялся. Затем вразвалку подошел к нему и спросил, как всегда, грубо:
Более полувека самоотверженно, с достоинством и честью выполняют свой ответственный и почетный долг перед советским народом верные стражи государственной безопасности — доблестные чекисты.В жестокой борьбе с открытыми и тайными врагами нашего государства — шпионами, диверсантами и другими агентами империалистических разведок — чекисты всегда проявляли беспредельную преданность Коммунистической партии, Советской Родине, отличались беспримерной отвагой и мужеством. За это они снискали почет и уважение советского народа.Одну из славных страниц в историю ВЧК-КГБ вписали львовские чекисты.
Историю сакральных орденов — тамплиеров, асассинов, розекрейцеров — написать невозможно. И дело не только в скудости источников, дело в непонятности и загадочности подобного рода ассоциаций. Религиозные, политические, нравственные принципы таковых орденов — тайна за семью печатями, цели их решительно непонятны. Поэтому книги на эту тему целиком зависят от исторического горизонта, изобретательности, остроумия того или иного автора. Работа Луи Шарпантье производит выгодное впечатление. Автора характеризуют оригинальные выводы, смелые гипотезы, мастерство в создании реальности — легенды.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В аннотации от издателя к 1-му изданию книги указано, что книга "написана в остропублицистическом стиле, направлена против международного сионизма — одного из главных отрядов антикоммунистических сил. Книга включает в себя и воспоминания автора о тревожной юности, и рассказы о фронтовых встречах. Архивные разыскания и письма обманутых сионизмом людей перемежаются памфлетами и путевыми заметками — в этом истинная документальность произведения. Цезарь Солодарь рассказывает о том, что сам видел, опираясь на подлинные документы, используя невольные признания сионистских лидеров и их прессы".В аннотации ко 2-му дополненному изданию книги указано, что она "написана в жанре художественной публицистики, направлена против сионизма — одного из главных отрядов антикоммунистических сил.
Аксаков К. С. — русский публицист, поэт, литературный критик, историк и лингвист, глава русских славянофилов и идеолог славянофильства; старший сын Сергея Тимофеевича Аксакова и жены его Ольги Семеновны Заплатиной, дочери суворовского генерала и пленной турчанки Игель-Сюмь. Аксаков отстаивал самобытность русского быта, доказывая что все сферы Российской жизни пострадали от иноземного влияния, и должны от него освободиться. Он заявлял, что для России возможна лишь одна форма правления — православная монархия.
Классическое произведение Корнелиуса Райана, одного из самых лучших военных репортеров прошедшего столетия, рассказывает об операции «Оверлорд» – высадке союзных войск в Нормандии. Эта операция навсегда вошла в историю как день «D». Командующий мощнейшей группировкой на Западном фронте фельдмаршал Роммель потерпел сокрушительное поражение. Враждующие стороны несли огромные потери, и до сих пор трудно назвать точные цифры. Вы увидите события той ночи глазами очевидцев, узнаете, что чувствовали сами участники боев и жители оккупированных территорий.
«Festung» («крепость») — так командование Вермахта называло окруженные Красной Армией города, которые Гитлер приказывал оборонять до последнего солдата. Столица Силезии, город Бреслау был мало похож на крепость, но это не помешало нацистскому руководству провозгласить его в феврале 1945 года «неприступной цитаделью». Восемьдесят дней осажденный гарнизон и бойцы Фольксштурма оказывали отчаянное сопротивление Красной Армии, сковывая действия 13 советских дивизий. Гитлер даже назначил гауляйтера Бреслау Карла Ханке последним рейхсфюрером СС.