Наедине - [22]

Решившись, я медленно подношу телефон к уху.

— Алло! Симочка?

— Привет, мам, — выдыхаю в динамик.

— Как ты? — нейтральные пара слов звучат немного напряженно, но достаточно бодро, чтобы скрасить реальный подтекст заданного вопроса.

Ты еще жива, девочка моя?

— Хорошо, — кривлю я душой, с ногами забираясь в глубокое кресло у приоткрытой двери балкона.

— Я рада это слышать. — она внезапно замолкает, и в наступившей тишине я очень живо представляю, как мама хмурит лоб, пытаясь подобрать следующую фразу. — Надеюсь, я тебя не разбудила? Все время забываю, что ты можешь спать днем… Знаешь, мы, наверное, скоро приедем, — осторожно говорит она, как будто бы наощупь проверяя мою реакцию на свои слова. — У папы будет пара свободных дней на следующей неделе. Увидимся?..

— Да. Конечно.

«Нет, к тому времени я не заберусь в петлю, мамочка. Не заберусь, даже если совсем прижмет»

Я трусиха. За столько времени это можно было понять.

— Значит, я позвоню тебе, как только мы будем на месте, — с притворным оптимизмом говорит мама и сразу же переводит тему. — Ну, а вообще как дела? Какие новости в мире?

Что бы она сказала, узнав о том, что ее двинутая дочь охотится на людей в темных подсобках с ножом наперевес?

— Неважные, — я с тоской рассматриваю свои выкрашенные черным ногти и без особой охоты начинаю ей подыгрывать, создавая видимость оживленного диалога. Знаю, как она боится молчания. — Цены на нефть падают, доллар крепится, власти лихорадочно латают дыру в федеральном бюджете…

Мама негромко вздыхает.

— Может, попробуем поискать тебе работу по специальности, Сим?

— У меня уже есть работа, — мягко напоминаю я. Кончиком носка дотягиваюсь до балконной двери и покачиваю ее туда-сюда.

— Да, но… Это же ни в какое сравнение…

Однажды она увидела меня в компании Никиты. Конечно, мама ничего не сказала, даже не подошла, но взгляд, которым она окинула моего друга, был красноречивее всяких слов. Держу пари, в тот вечер ее без того расшатанные нервные клетки подверглись серьезной опасности никогда не восстановиться.

Я прикрываю глаза, мысленно считаю до трех, после чего распахиваю их вновь и говорю совсем другим голосом:

— Так, значит, вы приезжаете на следующей неделе? Вместе с папой?

— Да-да, он уже отменил парочку встреч, чтобы быть полностью в нашем распоряжении. Ему так хочется тебя увидеть.

— Я тоже скучаю, — произношу дежурную фразу, в которой мне неизменно чудится едва уловимая фальшь, пропитавшаяся так глубоко, что теперь ее трудно отличить от истины.

Мама не отличает.

Я очень люблю своих родителей, но то, что произошло два года назад, кардинально изменило все, в том числе и наши крепкие отношения. Иллюзорная видимость счастливой семьи, в которой все очень любят друг друга, неумолимо рассыпается даже несмотря на редкие звонки, подобные этому, и еще более редкие встречи, когда папе удается «выкроить пару деньков», чтобы приехать меня навестить. Ничто не способно замедлить процесс разрушения, часовой механизм которого находится в моей голове. Я — бомба замедленного действия, поэтому от меня лучше держаться как можно дальше, чтобы не зацепило осколками. Все мои прежние друзья и знакомые быстро это поняли, самоустранившись из моей жизни, но родители еще изредка хватаются за обломки прошлого, рассыпающиеся древним песком в их ладонях сразу же, стоит их коснуться.

Родители по обычаю сдаются самыми последними. Несмотря на то, что наличие безумной помешавшейся дочери может оказать существенное влияние на их деловую репутацию.

— Я люблю тебя, детка. Мы с папой очень тебя любим. Береги себя, ладно?

Поздно, мам.

— Ладно, — обещаю безразлично. Нарастающий гул внутри черепной коробки мешает мне подбирать слова для продолжения этого разговора. Рассеянно хлопаю себя по карманам в поисках сигарет, но вспоминаю, что бросила пачку прямо на полу с той стороны балкона. Вставать и идти за ней лень. Я мученически откидываюсь на спинку древнего кресла, пытаясь выбросить из головы все лишние мысли и сосредоточиться на мамином голосе.

Она интересуется, не нужно ли мне чего, и неловко прощается, понимая, что разговора в очередной раз не получилось.

Ее голос, такой бодрый изначально, звучит теперь совсем тихо, но это нисколько не удивляет. После общения со мной даже самый закоренелый оптимист невольно задумается о смысле и бренности бытия. Это действует и в обратном направлении. Не иначе, чтобы поддержать нестабильный баланс справедливости. Внутри моей головы все сильнее взрываются оглушительно громкие фейерверки, и я сдаюсь, бреду в ванную, где трясущимися руками нашариваю в шкафчике небольшой пузырек с таблетками и высыпаю на ладонь пару штук.

Лекарство от страха.

Глотаю.

Быстрым шагом иду на кухню и запиваю горькую сухость во рту водой из бутылки.

Если я сейчас перезвоню маме, то застану ее в слезах.

Мой взгляд невольно цепляется за край рюкзака, валяющегося у дверного проема. Что-то важное не дает мне покоя… Недолго думая, я отставляю бутылку с водой на столешницу, бреду к нему, опускаюсь на корточках и запускаю руку в большое отделение. Вытаскиваю оттуда черную ткань, на которой отчетливо прощупывается твердая багровая корка, и медленно расправляю ее на коленях. Мне требуется лишних несколько секунд, чтобы совместить воедино все разом вспыхнувшие в беспокойной голове образы.