Наедине - [100]

Окончание Сашкиной фразы тонет в шуме, который прорывается к нам через распахнутую дверь в зал, куда и входит мой могучий приятель. Вместо того, чтобы идти за ним следом, дверь я прикрываю, отхожу в сторону и, подумав, достаю мобильник с намерением позвонить отцу Серафимы, так подозрительно оставившему меня в покое теперь, когда он, напротив, должен бы вовсю проявлять настойчивость. Что за черт приключился с дражайшим Анатолием Степановичем? Паралич языка?

Как бы там ни было, я сам набираю его номер.

Черт с ним…

— Алло. Да, — бросает отрывисто куда-то в сторону. — Я хочу знать обо всех его передвижениях за последние пару суток. Михаил? — а это уже мне.

— Добрый день, Анат…

— Нужно поговорить, — решительно перебивает он меня, не растрачиваясь на бесполезные, но дежурные приветствия.

— Нужно так нужно, — его тон мне совершенно не нравится, настроение, и без того паршивое, катится по наклонной еще ниже. — Если вновь вздумаете прислать за мной своих ребят, присылайте побольше, а то с вашим Юрой можно двинуться от скуки. Он слишком быстро выдыхается и становится очень раздражительным, а я этого не приветствую. Даже мои ученики…

— Это не понадобится, — отсекает Анатолий Степанович, чем вызывает мою настороженность.

— Что вы имеете в виду?

— Узнаете, — расплывчато обещает он, прежде чем мне в ухо несутся короткие гудки. Терзаясь догадками, что же именно я, по его мнению, должен узнать, убираю телефон в карман и иду навстречу высунувшемуся из зала Сашке.

Неведению моему оставалось жить считанные часы, на протяжении которых я на пару с Сашкой не выбирался из зала, и к моменту, когда у меня появилась возможность ускользнуть из «Олимпа», чтобы сгонять домой, совсем позабыл о тайнах Анатолия Степановича. Но по мере приближения к дому недавние мысли вновь пробрались в мою голову, и под их гнетом я невольно принимаюсь посматривать в зеркало заднего вида, ожидая увидеть в нем примкнувший ко мне хвост. Но сколько бы я ни вглядывался в потоки сменяющих друг друга машин, позади не было ничего заслуживающего внимания. В подъезде меня тоже никто не поджидал.

Серафиму я обнаруживаю на кухне. Одетая в черный бамбуковый костюм, она сидит возле распахнутого настежь окна и курит, выпуская колечки сизого дыма в прохладный уличный воздух. На столе перед ней остывает чашка кофе. Подхожу ближе, вытаскиваю из ее тонких пальцев недокуренную сигарету и, нагнувшись к девушке, долго и со вкусом целую ее сладкие губы, далеко не сразу заметив, что она почти не отвечает на мой поцелуй. Стянув с меня куртку, она уже привычным жестом утыкается куда-то в мою напряженную шею холодным носом. Скорее интуитивно понимаю, что это ее расслабляет.

— Ты чего? — я приобнимаю Фиму за плечи, совсем немного отклоняя от себя.

— Извини. Я не смогу здесь остаться, — ее тихое признание сходу заводит меня в непролазный тупик. — Ты не представляешь, чего мне стоило время, проведенное тут в полном одиночестве. Я вроде бы понимаю, что находиться здесь безопаснее, чем у меня дома, но… — она страдальчески закусывает губу. — Прислушиваясь к каждому шороху в незнакомом месте, можно быстрее сойти с ума, чем просто умирать от страха в своем потревоженном убежище, где мне хотя бы знаком каждый угол.

— Постой-ка… — пытаюсь догнать я. Это ее маниакальное стремление к самоуничтожению просто выедает мне мозг, вызывая настойчивое желание схватить неразумную девчонку за острые плечи и трясти, пока она не откажется от мысли поставить точку в своей истории.

Серафима вздыхает:

— Мне лучше оставить тебя в покое.

— Что? — мои ладони находят ее запястья и крепко сжимают их.

— Я разговаривала с родителями…

— И? — поторапливаю, не в силах выдержать все ее немногословные паузы.

— Я могу… уехать вместе с ними, — помолчав, наконец-то выдает Серафима, не имея ни малейшего представления, какой разрушительной силы ураган вызывает внутри меня своими неосторожными словами. — Пока тебя не было, я думала о том, что происходит, и, знаешь… Возможно, я попросту схожу с ума, но мне начинает казаться, что я становлюсь опасной для тех, кто находится рядом со мной. В этом, в отличие от всего остального, хотя бы есть смысл. Я начинаю верить, что Даша с Симоной умерли из-за меня; только из-за того, что мы общались, и в неверное время они просто оказывались рядом…

— Чушь, — грубо обрываю я, приземляясь на стул и за руку притягивая несопротивляющуюся Фиму к себе на колени. — Когда Симона умерла, с тобой… общался я. По твоей логике, умереть тоже должен был я, — криво усмехаюсь, но усмешка сползает с моих губ, едва я вижу сменившееся выражение ее круглых от ужаса глаз.

— Только не это, — испуганно мотает она головой.

— Фим, — кладу ладонь ей на затылок, придержав в одном положении. — Обещаю, со мной все будет нормально. Добраться до меня не так просто, как ты думаешь. Я вытряхну дух из любого, кто решится попробовать. Идет?

Помедлив, она осторожно кивает, так и не решившись раскрыть мне свои сомнения, по-прежнему терзающие ее изнутри, но так явно проступающие на бледном лице, что излишние пояснения мне без надобности. Пусть она молчит, я вижу ее, чувствую, наперед представляю все, что может ее испугать.