Надлом - [2]

по грязным серым стенам. Однако если ей не нравится мой план, пусть ищет другого видящего

призраков пожирающего души монстра. Я за свои семнадцать лет ни разу на таких не наткнулась, но

она может попробовать поискать. Как говорила моя мама: есть два пути сделать что-то — легкий и

правильный. Хотя, с другой стороны, еще она говорила мне не играть с едой.

Я бы не сказала, что мы с Келли — друзья. А скорее, она бы не сказала, что мы друзья, даже

если бы могла говорить. Она же может только бомбардировать меня своими воспоминаниями. Келли

попала в психбольницу, потому что не могла принять то, насколько чудовищен мир. Я — одно из его

чудовищ, так что у нас с Келли мало что общего.

Но сейчас я — это все, что у нее есть, и, слыша, как приближается ее убийца, она смотрит на

меня, ища во мне успокоения.

— Расслабься, — успокаиваю ее я. — Ты уже мертва.

Ее глаза наполняются слезами, и я закатываю свои. Ох уж эти призраки.

Мои соседи по камерам молчат, едва дыша, и я практически слышу, как они кричат в своих

поврежденных умишках: «Только не меня, только не меня». Ботинки останавливаются дальше по

коридору. Я представляю, как коренастый, здоровенный как бык Самсон пристально смотрит сквозь

затянутое решеткой непробиваемое стекло, до ужаса пугая обитателя камеры. Раздается тихий,

размеренный стук — Самсон хочет быть уверен, что привлек внимание пациента. Келли морщится

от этого звука, но храбрится и, подняв подбородок, смотрит настолько грозно, насколько это может

сделать напуганная маленькая мертвая девочка. Но тут снова слышны шаги, и она съеживается от

страха у стены. Ее глаза теперь направлены на меня.

Я понимаю намек. Вскакиваю с кровати, подхожу к стене и, развернувшись, притуляюсь у нее,

опустившись на корточки и положив голову на колени. Какое сладкое чувство дежавю. Когда он

пришел за ней, Келли сидела точно так же, уткнувшись в колени и плача. С разбитым сердцем. Когда

он с ней закончил, она была уже просто разбита.

Линолеум ледяной, и тонкая ткань ночнушки не защищает от холода, но меня согревает

разгорающийся под кожей жар. Голод был очень терпелив, он недели спокойно дожидался, когда я

загоню свою добычу в ловушку, но теперь позевывает и потягивается, от чего покалывает кончики

пальцев.

Шаги Самсона все ближе, однако он снова останавливается и стучит в чью-то дверь. Я не

против. Периоды короткого ожидания приятны. Они заставляют меня задаваться вопросом: придет

он ко мне или нет? Похоже на предвкушение поцелуя: поцелует или нет? Вот только это не

любовная история.

Ботинки опять стучат, приближаясь, и по моей спине пробегает дрожь возбуждения. Девочка-

призрак вжимается в угол, проваливаясь в стену.

Тени закрывают полоску света под моей дверью, и меня опаляет огнем. Весь мир

окрашивается красным.

3

У меня гость.

Восхитительно.

Я не тороплюсь смотреть на него. Еще рано. Я чувствую, как его взгляд шарит по моей коже.

Я знаю, что он видит. Маленькую, худенькую, угловатую, хрупкую девушку. Мои темные волосы с

одной стороны подстрижены рваными прядями, с другой — длинны. Я сама так постриглась. Сюда

ведь не пускают абы кого. Это эксклюзивный гадюшник. Самсон видит человеческого подростка —

что верно лишь наполовину. Я подросток, но только не человеческий. Кем бы я ни была, я не

человек.

Я не позволяю ему видеть свои глаза. Говорят, глаза — зеркало души, а я не хочу себя выдать.

Раздается резкий стук в непробиваемое стекло. Он хочет моего внимания. Я уже вся внимание, но не

даю ему этого увидеть. Самсон снова стучит, уже настойчивее. Редко когда он не получает того, чего

хочет, но если он хочет моего внимания, то пусть войдет и получит его. Тени от его ботинок на полу

некоторое время не движутся, и хищно присевшая тьма в моей душе нетерпеливо ерзает и

шевелится, не в силах стоять на месте в агонии болезненного предвкушения.

Я жду, затаив дыхание. Звякают ключи, и я тихо выдыхаю. Голод издает победный вой, и я

проглатываю готовый сорваться с губ смех. Замок с металлическим скрежетом открывается, и

Самсон входит в камеру. Он останавливается. Разум этого бычары говорит ему, что меня нечего

бояться, но животные инстинкты чуют, что что-то не ладно.

Опасность! — кричат инстинкты.

Чепуха, — отвечает разум.

Я здоров как бык! — похваляется скотская сторона его натуры.

Я слышу, как он сглатывает в тишине. Затем дверь за его спиной закрывается. По моему телу

проходит дрожь, и Самсон это видит. Наконец он делает шаг ко мне, потом еще два, пока не

оказывается рядом со мной.

Он ждет, и я жду, оба в сильном возбуждении, но по совершенно разным причинам.

Мгновение тонко и длинно тянется подобно густому вареному сахару, и мы оба смакуем его. Голод

пульсирует в молчании, и хотя Самсон всего лишь заурядное чудовище, в отличие от особенной

меня, я знаю, что он чувствует его пульсацию.

Сахарная нить мгновения обрывается, и, схватив меня за волосы, Самсон рывком поднимает

мою голову. Его лицо с красными прожилками идентично тому, что я видела в воспоминаниях