Надкусанное яблочко - [23]

– Так. А поподробней?

– Ну, дедок один вызвал, значит, неотложку. Жене плохо, туда-сюда. А машины все заняты были. Мы освободились только через пятнадцать минут, приехали на адрес, а он уже сам повез бабку в больницу. Поймали его по пути. Илона только начала слушать пациентку, а та потеряла сознание и умерла.

Серёга вытащил изо рта жвачку, покатал между пальцев и выбросил в урну.

– Потом оказалось, что у неё была вирусная пневмония с острой дыхательной недостаточностью. Так, кажется, это называется.

– Муж как реагировал?

– Сначала писал жалобы на Илону Ивановну. Потом подкарауливал, грозился убить.

– Даже так? Убить? – спросила Регина, поднимая левую бровь.

– Ну, да, – сказал водитель и отвёл взгляд.

Что-то тут нечисто. Что не договаривает парень? Регина повернулась и как бы невзначай притронулась к руке Сергея. И гараж начал растворяться, пока совсем не сгинул, уступая месту кабине в карете скорой помощи. Ростоцкая погрузилась в воспоминания водителя.

Сергей положил голову на руль и прикрыл глаза, в них тысячи иголочек кололи изнутри, голова раскалывалась, трещала по всем швам. Он не спал всю ночь. В тридцать лет у него наконец-то появился наследник – мальчик, сын, гордость. И вот у этого мальчика прорезались зубы, с надрывом, с температурой, с текущими по подбородку слюнями. Серёга чувствовал боль сына, как свою. Всю ночь носил его на руках по комнате, успокаивал, а утром поехал на работу как зомби, с темнотой под глазами и жутким гулом в голове.

– Серёж, ты что заправиться забыл? – спросила Илона, садясь на переднее сидение.

– Забыл.

– У нас срочный вызов. Срочный! Доедем, может? Тут близко.

– Топливо на нуле. На обратную дорогу точно не хватит. Не волнуйся! Я быстро, – сказал Сергей и погнал машину на заправку.

Пятнадцать минут они потеряли, но именно этого времени не хватило, чтобы спасти жизнь пожилой женщине. Сергей знал, если об этом узнают в гараже на станции скорой помощи, его уволят. А ему сейчас никак нельзя терять работу – два иждивенца на шее сидят. Нет, без денег никак нельзя!

Неприятная ситуация – виноват Сергей, а обвинили в опоздании Илону. И молчит же, подлец, глаза отводит, но молчит. И Хабарова смолчала, пожалела новоиспечённого отца, приняла удар на себя.

Выяснить фамилию и адрес деда не составило большого труда. И вот Архипов и Ростоцкая, успела уже всё рассказать следователю, стояли перед дермантиновой дверью и жали на заливистый звонок. Дверь открылась как бы сама собой. Регина даже не заметила, кто это был. Женщина-тень в чёрном одеянии, не спросив, кто они, что они, откуда и зачем, ушла в комнату, приглашая за собой.

В небольшой комнате, зале, как говорили в таких домах, на столе, накрытой белой праздничной скатертью, кутья соседствовала с блинами и селёдкой, укрытой кружками лука, отпотевала бутылка водки из морозильной камеры, дымилась картошечка. С серванта взирала жизнерадостная фотография, перечеркнутая чёрной ленточкой. Поминки.

Во главе стола сидел подтянутый мужчина с проседью, с упрямой складкой на переносице, с армейской выправкой и тяжёлым взглядом. Поднял печально удивлённые глаза.

– Садитесь. Значит, Вы знали мою жену?

– Мы из следственного комитета, – представился Архипов, раскрывая удостоверение.

– Ну, наконец-то! – мелькнула вспышка неприкрытой радости у отставного военного. – Юра, налей. Помянем.

Старший Горюнов не говорил, а отдавал приказы. Юра, коренастый молодой человек, со свёрнутым на бок носом, наполнил две рюмки и поставил перед гостями.

– Завели всё-таки дело на Хабарову значит? – спросил дед, закусывая водку солёным огурцом.

– Не совсем так. Дело завели, но по факту убийства. Вы знали, что фельдшера, которой Вы угрожали, убили?

– Хабарову убили?! – опешил Горюнов. Внимательно посмотрел на представителей закона, догадался. – Отставить меня подозревать, я не знал. Наказал, значит, кто-то другой.

– Кто? – спросил Архипов, вытянув шею.

– Бог! Хоть я – коммунист, и в бога не верю. Потому что, если бы он существовал, и вся эта катавасия с апостолами была правдой, то моя жена была бы сейчас жива и здорова, а не сгнивала в сырой земле уже сорок дней.

– Расскажите, что случилось, – попросила Регина.

– Мы же с моей ненаглядной и в горе, и в радости тридцать восемь лет прожили, двух детей народили, в люди их вывели. Она меня с Афгана дождалась. Я ведь и воевал, и на дальних гарнизонах Родину и таких, как вы, защищал. Она везде была со мной, душа в душу, боевая подруга, значит. И вот мне шестьдесят три года, и я – вдовец, – сказал мужчина и посмотрел на фотографию с чёрной ленточкой.

Женщина-тень подошла к отцу, приобняла, дед благодарно прислонился к дочери.

– Батя, мы с сеструхой с тобой, не ссы, – поддержал отца по-своему коренастый Юра, хлопнул рюмашку и вышел из комнаты, которая она же зал.

– А почему? – обратился к сыскарям дед.

– Что почему? – участливо спросила Ростоцкая.

– Почему, говорю, жена моя умерла. А потому что какая-то, извините, коза диплом купила, а лечить не умеет или не хочет, – сказал Горюнов и стукнул по столу крепким кулаком.

Ростоцкая покосилась на жилистую руку. Такая запросто задушит или переломит тонкую женскую шею. Без особых усилий.