Надежда - [41]
— Вполне возможно… Но позвольте: со своей стороны я не допускаю, не хочу допустить конфликта между тем, что представляет собой революционная дисциплина, и теми, кто еще не понимает ее необходимости. Мечта о полной свободе, о власти самых достойных и так далее — все это, по моим представлениям, и составляет то целое, ради чего я здесь. Я хочу для каждого такой жизни, которая не определяется лишь тем, что он требует от других. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Боюсь, что вас не полностью ознакомили с ситуацией. Мы имеем дело с двумя государственными переворотами, последовавшими один за другим. Первый, самый обыкновенный семейный пронуксиамьенто[55], знакомая история: Бургос, Вальядолид, Памплона, вся Сьерра. В первый день мятежа в руках фашистов были все гарнизоны Испании. Теперь у них осталась только треть. В общем, это пронунсиамьенто побеждено. И побеждено Апокалипсисом.
Но фашистские государства, которыми правят не одни дураки, вполне предвидели провал пронунсиамьенто. И вот здесь-то и возникает проблема Юга. Учтите: у нее уже другой характер.
Оставим для ясности слово «фашизм». Во-первых: Франко наплевать на фашизм, это венесуэльский подмастерье диктатора. Во-вторых: Муссолини в глубине души наплевать, устанавливать или нет фашизм в Испании. Моральные проблемы — это одно, международная политика — другое. Муссолини хочет здесь правительства, на которое он мог бы воздействовать. Ради этого он выбрал Марокко как базу для агрессии. Оттуда идет современная армия, с современным вооружением. Поскольку они не могут рассчитывать на испанских солдат (в этом они убедились в Мадриде и в Барселоне), они опираются на немногочисленные, но технически хорошо оснащенные части марокканцев, иностранный легион и т. д.
— В Марокко всего двенадцать тысяч солдат, Гарсиа, — сказал Варгас.
— За сорок тысяч я ручаюсь. Никто здесь не обращал ни малейшего внимания на связь высшего духовенства ислама с Муссолини. Погодите! Францию и Англию ожидают сюрпризы. И если не хватит марокканцев, против нас, дорогой друг, пошлют итальянцев.
— А чего, по-вашему, хочет Италия? — спросил Маньен.
— Трудно сказать. По-моему, хочет контролировать Гибралтар, то есть иметь возможность автоматически превратить англо-итальянскую войну в войну европейскую, заставив Англию вести эту войну силами одного из своих европейских союзников. Во время относительного разоружения Англии Муссолини предпочитал столкнуться с ней один на один, но ее перевооружение в корне меняет итальянскую политику. Все это, правда, только гипотезы доморощенных дипломатов из кафе. А серьезно здесь вот что: самым непосредственным образом опираясь на Португалию, с помощью двух фашистских стран армия Франко — моторизованные колонны, ручные пулеметы, итало-не-мецкое командование, итало-немецкая авиация — попытается пойти на Мадрид. Чтобы обеспечить свои тылы, она прибегнет к массовому террору, как она это уже начала в Бадахосе. Что же практически мы противопоставим этой второй войне, которая ничего общего не имеет с боями на Сьерре, вот вопрос.
Гарсиа поднялся с кресла, подошел к Маньену, его остроконечные уши четко вырисовывались в свете настольной лампы.
— Для меня, господин Маньен, вопрос стоит просто: народное движение, как наше, или революция или даже восстание, удерживают свои завоевания только с помощью методов, противоположных тем средствам борьбы, которые обеспечили им первую победу. Иногда нужно действовать и вопреки чувствам. Подумайте об этом, исходя из вашего собственного опыта. Ибо я сомневаюсь, чтобы вы создали свою эскадрилью на основе одного только братства.
Апокалипсис хочет всего, сразу; решимость добивается малого — медленно и с трудом. Опасность в том, что в каждом человеке живет тяга к Апокалипсису. А в борьбе эта тяга неминуемо приводит к поражению и по весьма простой причине: в самой природе Апокалипсиса нет будущего.
Даже когда он уверяет, что оно у него есть.
Он спрятал трубку в карман и грустно сказал:
— Наше скромное назначение, господин Маньен, — организовать Апокалипсис.
II. Апокалипсис в действии
I
Гарсиа, выставив вперед трубку и нос, собирался войти в помещение, где прежде была сапожная мастерская, а теперь находился один из толедских командных пунктов.
Справа от двери была наклеена крупноформатная фотография, вырезанная из иллюстрированного журнала: заложники, которых фашисты увели в Алькасар и о безопасности которых надо будет позаботиться, когда республиканцы начнут штурмовать подземелья. «Супруга такого-то… дочь такого-то… малолетний сын такого-то…» Словно бойцы во время боя смогут припомнить все эти лица. Гарсиа вошел. После яркого солнца, поливавшего голые спины и мексиканские шляпы, темнота показалась ему непроглядной.
— Батарея жарит по нашим! — орал кто-то.
— Какая еще батарея, Негус?
— Наша.
— Я сказал по телефону: «Вы даете сплошные недолеты!» Офицер ответил: «Мне осточертело бить по своим! Вот и меняю прицел».
— Это вызов священнейшим принципам цивилизации, — произнес голос, весьма аффектированный и с очень заметным французским выговором.
— Одним предателем
