Надежда и Вера - [9]

     – Матушка, а вас это «нечто» тоже коснулось? – тихо спросила Надежда.

     – А тебя не коснулось? Нет? – та ласково обняла ее. – Зачем ты рвешься сюда, а не хочешь остаться там, где тебя воспитали и вырастили? Не девушка, а одно загляденье: и образование, и языки знает, и заграницей бывала, и папа с мамой известные люди. А главное – молодая, красивая. Женихи, небось, проходу не дают, сватаются наперебой…

     – Да ну их, женихов этих, – с улыбкой отмахнулась Надежда. – Да и все остальное тоже. Меня не туда, а оттуда тянет, я чужая для них, дикая, странная. Тоже не от мира сего.

     – И что за чудеса такие? – игуменья не спускала с Надежды ласкового взгляда. – Никого не тянет, а бедную девочку – такую умницу, такую образованную, из такой интеллигентной семьи – тянет. И не в клуб модный, не на танцы с такими же молодыми ребятами.

     – Матушка, – Надежда умоляюще взглянула на игуменью, – не хочу я всего этого. Хоть вы не смейтесь надо мной, и так горько. Я почему-то чувствую, что меня не просто кто-то зовет из этого мира, а кто-то вымаливает. Разве такое не бывает?

     – Бывает. Почему нет? Ведь мы не знаем, кем были наши предки. Может, среди них были люди высокой духовной жизни. Вот и молятся за нас, вымаливают, просят Бога, чтобы и мы поднялись на их высоту духовности, а может и выше. У Бога мертвых нет – у Него живы все, кто стал Божьим. А кто душою мертв, кто не чувствует Бога – те и есть настоящие мертвецы. Ходят, веселятся, плодятся, даже полезные дела делают – а мертвецы.

     Игуменья вздохнула.

     – Матушка, – Надежда прильнула к ласковой руке игуменьи, – а чем было это «нечто», что вас коснулось? Вы – такая величина, такой авторитет в науке – и в монастырь…

     – Вот-вот, я тоже так считала: такой авторитет, такая величина… Нет, это правда. Я ведь над такими темами работала, что тебе даже с твоим блестящим образованием и знаниями не понять, если начну рассказывать, что было предметом моих исследований. Да и не нужно всего этого знать. Представь себе зародыш птенца. Он пока что в яйце: сидит и не видит ничего, кроме скорлупы. Скорлупа со всех сторон: слева, справа, снизу, сверху. «Как много я знаю, – думает будущая птичка, – как много я постиг!». Но вот скорлупка треснула – и птенчик вылупился на свет Божий. «Ух ты, – изумляется он, – сколько тут интересного: и травка, и солнышко, и тучки, и деревья. Ну, теперь-то я знаю все!». Подрос птенчик, оперился и впервые вспорхнул на ветку дерева. «О-го-го, – от удивления аж клюв открыл, – да тут, оказывается, столько всего: и какие-то дома, и речка, и поле за речкой…». Подрос еще, окрепли крылья, стал наш птенчик настоящим орлом, поднялся в самое небо – а там такой простор, такой обзор, что всего и не перечесть. А представь, если еще дальше, еще выше? Что там?

     – Матушка, – смущенно улыбнулась Надежда, – вы со мной прям как с этим птенчиком.

     – А ты птенчик и есть! Иль думаешь, что уже орлицей стала? И я так думала. А как же! Ты представить даже не можешь, на какую высоту знаний я взлетела. Выше всяких туч и неба – в космос. Не шучу. В космос! Конечно, не сама туда летала, но видела землю и звезды глазами тех умных приборов, которые мы разрабатывали. И вот какое произошло чудо: чем выше я поднималась, тем яснее сознавала, как мало знаю, как ничтожны мои знания с теми законами, по которым устроен мир: и земля, и небо, и вся Вселенная. А потом, когда мы занялись генной инженерией, то пошли в обратном направлении: из космоса вглубь клетки. А там – свой космос, которому нет ни края, ни конца. И я, профессор королевы наук – математики – вдруг ощутила себя тем самым птенцом в скорлупе перед истинным величием Того, Кто создал весь этот мир, его премудрые законы развития, его совершенство, красоту, гармонию.

     Игуменья задумалась.

     – Когда сердце, душа начинают ощущать эту величайшую гармонию, то замирают от восхищения. Даже в своей, казалось бы, родной, давно понятной стихии – математике – я вдруг увидела не только то, что видела каждый день: цифры, формулы, алгоритмы, расчеты. Передо мной открылось намного больше – удивительнейшая гармония, близкая к поэзии.

     Надежда, глядя в восторженные глаза настоятельницы, снова улыбнулась.

     – Что ты так хитренько улыбаешься? – заметила игуменья. – Не веришь? Просто ты этого не чувствовала. А когда почувствуешь – поверишь. Ведь эта тайна не только мне открылась. Ну-ка, вспоминай Лермонтова, в школе-то училась:

Выхожу один я на дорогу;

Сквозь туман кремнистый путь блестит;

Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,

И звезда с звездою говорит.

В небесах торжественно и чудно!

Спит земля в сияньи голубом...

Что же мне так больно и так трудно?

Жду ль чего? жалею ли о чём?

     «Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит», – так мог сказать не просто поэт, а человек, который сам услышал, как шепчутся звезды, как пустыня внимает голосу Творца всего, что под небом, что в небе и что выше самого неба. «Ночь тиха, пустыня внемлет Богу…». Ах, какое это чудо!

     Матушка Адриана опять замолчала.

     – А хочешь, я почитаю тебе, чем откликнулись эти строчки в сердце одного человека? Уже не поэта, не писателя, а самого обыкновенного человека, который тоже услышал, как шепчутся звезды?