Надежда и Вера - [8]

     Десятилетия атеизма сотворили с этой святой обителью то же, что и повсюду. Своих новых насельниц – теперь это уже были не монахи, а монахини – Никольский монастырь встретил жутким запустением: стены главного храма и келий были полуразрушены, на куполах росли деревья, а внутри гулял ветер. Но черницы и этому были рады. Поселившись в одной тесной комнатке, а старенького иеромонаха поселив в другой, через стенку, они начали то, ради чего оставили мир и пришли сюда: молиться, растворяя свои души в общении с Богом, укрощая все, чем еще манил мир. Однако настоящее возрождение обители – не только материальное, но прежде всего духовное – началось, когда сюда пришла игуменья Адриана.

     Ее приходу предшествовало событие, потрясшее один небольшой город, который не был обозначен ни на одной карте бывшего Союза. Это был даже не город, а «почтовый ящик» – совершенно закрытая, секретная территория, где сосредотачивались крупные научные центры, лаборатории и предприятия, занимавшиеся разработкой новейших оборонительных, наступательных, разведывательных и других систем, о которых простые люди не только не догадывались, но и не имели ни малейшего представления.

     Таких городов-призраков было немало. Жили в них и трудились самые светлые умы отечества, делая потрясающие открытия, настоящие прорывы в разных отраслях науки. Труд, научный подвиг этих талантливых ученых оценивался государством вполне достойно – и наградами, и материальными вознаграждениями, однако их имена держались в строжайшей тайне, как и то, над чем они работали. Такое было время. А когда оно кончилось и начался распад всего, что цементировало, развивало, охраняло некогда огромную страну, «почтовые ящики» стали городами – с нормальными названиями, а общество узнало имена многих ученых, кто там жил и трудился.

     Среди них было имя Светланы Ермаковой – профессора прикладной математики, возглавлявшей разработку программного обеспечения ракетных навигационных систем, а позже в совершенно новой, малоизученной сфере – генной инженерии, где она стала одним из первопроходцев. То, что ей удалось, поражало всех коллег, с кем она трудилась: они не переставали восхищаться размахом ее открытий, научных выводов, находивших практическое применение и в обороне, и в медицине.

     Но в настоящий шок она повергла научное общество, когда вдруг объявила о своем уходе: не на заслуженный отдых, не в иные сферы научной деятельности, а в… монастырь. Светило отечественной математики, ученый, разработавший траектории полетов баллистических ракет, многофункциональных космических спутников, обслуживающих интересы военной разведки, автор крупных открытий решила уйти в монастырь! И не в какой-то известный, манивший к себе тысячи паломников, поражавший своим великолепием, блеском, шиком, даже помпезностью, а настоящую глушь, почти дебри, где не было ни дорог, ни света, ни связи. Она, Светлана Ермакова – гений в области математического анализа, математической логики, компьютерного программирования – ошеломила, повергла в шок своим, как считали ее коллеги и близкие друзья, намерением, не вписывавшимся ни в какую логику: ни в математическую, ни человеческую, ни просто здравый смысл. Оставить все: славу, почет, любимую работу, коллег, прекрасную квартиру, шикарную дачу – и затворить себя в монастырской келье. Во имя чего? Ради чего?

     Институт, возглавляемый Ермаковой, гудел от этой новости. Да, рассуждали близкие ей люди, Светлана Григорьевна несколько лет назад потеряла любимого человека, мужа – тоже известного ученого, академика, работавшего в том же направлении, что и сама Ермакова. Но она была не дряхлой старушкой, а оставалась еще видной женщиной, не растеряв былой привлекательности, оставаясь очень общительным, веселым, разносторонне развитым человеком. В ее доме стояло фортепиано, и вокруг него по вечерам собирались друзья Ермаковой – что-то вроде культурного салона научной интеллигенции, чтобы послушать волшебную музыку, когда та садилась за инструмент. А иногда она очаровывала всех проникновенными стихами, которые тоже писала сама. И как теперь все это было соединить с желанием бросить, оставить все и уйти в монастырь?

     Кто-то из друзей был не на шутку встревожен: уж не повредилась ли Ермакова рассудком? Такое здесь тоже случалось с людьми, полностью погруженными в научную работу, исследования. Но то, что произошло после того, как Светлана Григорьевна по настоятельным просьбам самых близких людей посетила одного из известных психиатров, повергло общество в еще больший шок и смятение: следом за Ермаковой решила податься в монастырь и эта женщина-психиатр. Даже не следом, а вместе с ней. Так и приехали: сначала простыми монахинями, а вскоре после смерти старенькой матушки-настоятельницы бразды правления святой обителью взяла на себя профессор Светлана Ермакова – отныне игуменья Адриана.

     – Как я тебя понимаю, – тихо засмеялась настоятельница, когда Надежда почти со слезами поведала ей о глухой стене непонимания со стороны родителей, родной сестры, всех близкий друзей, узнавших о намерении поселиться в монастыре. – Я прошла через все это: насмешки, ухмылки, разные пересуды. Чего только не наслушалась в свой адрес! И эгоистка, и сумасшедшая, и слабохарактерная, и такая, и сякая. Мир наполняется мирским, а монах стремится наполниться духовным, поэтому мы действительно не от мира сего, люди недуховные нас не понимают и даже не стараются понять. Они смотрят на нас как на больных людей, сумасшедших или же просто неудачников по жизни. Не сложилась судьба – и айда в монастырь доживать свои годочки. Как будто монастырь – это дом престарелых. Поспрашивай матушку Нектарию, она тебе расскажет, как ее хотели в психиатрической больнице оставить. Она трудилась там известным врачом, а оставить хотели как неизлечимо больного пациента. Когда души человека коснется нечто большее, чем мир и все, что в мире, тогда человек и начинает тянуться к этому высшему, становясь для мира чуждым.