Над Курской дугой - [42]

— «М-е-сс-е-ра-а» атакуют, — протяжно передал с высоты Козловский.

Теперь и я вижу. Сизо-грязноватые, сливаясь с дымом, они шныряют под нами, как щуки. Их очень плохо видно, нас же на фоне облаков заметить легко. Хорошо, что «мессеров» частично сковало сверху звено Козловского.

От истребителей противника теперь уже никуда не скроешься, они и за облаками и ниже. Сделают все, чтобы не допустить нас к бомбардировщикам. Надежда только на то, что мы к «юнкерсам» несколько ближе, чем они. Нужно воспользоваться этим преимуществом и быстрее атаковать бомбардировщики.

— Тимоха, бей заднего левого! Выборнов, прикрой нас! — передаю по радио, позабыв сообщить об истребителях противника.

А мысль тревожно бьется. В голове, опережая события, уже разворачивается картина боя. Только бы успеть нанести удар до нападения истребителей! А если они подойдут при атаке? Тут все надежды на Выборнова. В его власти задержать их хоть на одну-две секунды. «Саня, не зазевайся!» — мысленно призываю его. Смотрю, на подходе и вторая группа бомбардировщиков — Как с ней быть? Может, подоспеет Козловский… Удастся ли ему оторваться? Зря его оставил наверху.

«Юнкерс» передо мной увеличивается в размерах, растет. Я приближаюсь снизу сзади. Он летит крыло в крыло с другим, а там еще и еще, и все сомкнуты. Строй слитен, точно единая гигантская машина.

Прицеливаюсь. Чувствую дрожь в руках. Хочется обернуться назад: может, там уже подкрался другой вражеский самолет. Нельзя — потеряешь время. Точку перекрестия прицела направляю прямо в мотор неуклюжей туши «юнкерса». Под ним хищно торчат неубирающиеся ноги, на которые одеты обтекатели, похожие на какую-то странную обувь, за что Ю-87 и зовут «лапотниками». С силой нажимаю на гашетки и тут же немного задерживаю… Бомбардировщик разваливается. Одно крыло с черным крестом проносится мимо. Едва успеваю отскочить от обломков вверх.

Сзади и в стороне — никого. Где же Выборнов? Тоже бьет «лапотников». Не видя истребителей противника, он счел излишним прикрывать нас и бросился на «юнкерсов». Соблазн велик! Но как бы это не кончилось неприятностью. Вот к Тимонову подкрадывается «мессершмитт». Резкий доворот — и отгоняю гитлеровца от Тимонова. Таким же маневром он отгоняет «мессершмитта» и от меня. Выручили друг друга. А Выборнов? Из-за него чуть было не стали жертвами вражеских истребителей. Где он? К нему сзади тоже подбирается противник. Бьем по «мессершмитту» одновременно с Тимоновым длинными очередями и отгоняем.

В это время Выборнов поливает огнем «юнкерсов». Строй «лапотников» теряет компактность. Им некогда пикировать — сбрасывают бомбы с горизонтального полета. Пары три-четыре немецких истребителей атакуют нас. Козловский, очевидно связанный боем, не может прийти на помощь. Вторая группа бомбардировщиков уже начала разворачиваться на бомбометание с пикирования. В воздухе становится тесно. Вскипает земля, пенясь черно-серой лавиной от взрывов бомб. Кругом сверкает огонь и, кажется, нестерпимо жжет тебя. Душно. В клокочущем кусочке пространства, сияя нежной белизной шелка, два парашютиста кажутся цветочками, хрупкими и беспомощными. Невольно думаешь, что сейчас, в этом свирепом огне и дыме, они тоже сгорят, как небитые машины. Кто они: наши или вражеские?

Как же быть со второй группой бомбардировщиков? Улучив секунду, бросаю на нее взгляд. Сейчас подойти невозможно: не дадут истребители. В бешеном круговороте они связали нас боем. Около меня дерется Тимонов. Защитив его от «мессера», передаю, чтобы напал на свежую группу «юнкерсов». Николай мгновенно выполняет команду. Я прикрываю его. Вижу, как он уперся в «юнкерса» и бьет, бьёт, бьет. Самолет вспыхивает. И все же бомбардировщики идут к цели, идут стройно.

Больше я уже не в силах оборонять Тимонова: на нас набрасываются истребители. Николай бросает «юнкерсов». Около меня вертится тройка «мессершмиттов», теперь не до бомбардировщиков. «Любой ценой не дай упасть ни одной бомбе!» — приходят на память слова командира полка. Сейчас, в горячке, погибнуть легко. А толку? Нужно немедленно оторваться от немецких истребителей. Как? Уйти в облака.

И мой «як» послушно уходит вверх. Клокочущее пространство исчезло. Я оказался в густой белоснежной пелене. Обдало прохладой. Сразу мир показался другим, тихим, застывшим, без огня и тревог. Даже рев своего мотора и то куда-то отдалился. Не теряя ни секунды, плавно, ничего не видя, рассчитывая только на собственное чутье, поворачиваю самолет в сторону, где должна находиться вторая группа вражеских бомбардировщиков. Нужно вывалиться точно на нее, иначе не позволят «мессершмитты», да, пожалуй, будет и поздно: бомбы посыплются на наши войска.

Подо мной снова дым, копоть, огонь и крутящиеся вихрем истребители. А где «юнкерсы»? Проскочил? Кладу самолет на крыло. Вот они — подо мной. Глаза разбежались: по какому бить? Конечно, по ведущему. Возле меня проскочил «як». Я кричу: «Бей бомбардировщиков!»

И вот снова атака, только на этот раз сверху. А почему сверху? Ведь небезопасно — бьют воздушные стрелки. Менять свое положение не хочется: может, и так обойдется! Сближение происходит теперь на большой скорости, цель растет быстрей, повторить нападение уже не удастся, поэтому начинаю огонь издалека. Одна очередь, вторая… Вижу, как из правого крыла «юнкерса» полетели ошметки, вырвались черные клубы дыма. Надеясь, что самолет рассыплется и обломки повредят другие машины, все бью и бью. Но цель угрожающе выросла в прицеле… Увлекся! — и рывком хватаю ручку управления на себя.