Над горой играет свет - [60]

ГЛАВА 20. Детка, сегодня в воздухе веет чем-то необыкновенным 1966–1967

Про то, что Ребекка ждет ребенка, мне никто ничего не говорил. Папа только глупо ухмылялся. Когда я спрашивала об этом Мику, он молча пожимал плечами. А Ребекка ходила осторожно, как по курятнику, будто боялась раздавить яйца, и постоянно держала руку на животе. Мы с ней больше не ели вместе попкорн, не смотрели телевизор и не сплетничали. Но я не обижалась. Помогала ей, как умела, потому что она постоянно чувствовала слабость. А про ее растущий живот вообще не спрашивала. Не говорят ничего, и ладно.

Однажды (я как раз бросила в сковороду с фасолью огромную луковицу) Ребекка пришла в кухню, прижимая к себе желтую ванночку.

— Вот что, Вирджиния Кейт, у меня будет ребенок. — Взгляд у нее был виноватый, как у собаки, только что погрызшей ваши тапки.

Я старательно помешивала фасоль, чувствуя себя невероятно взрослой, взрослее их всех.

— Посмотри, сколько мне всего надарили. Я сегодня устраивала вечеринку в честь будущего малыша.

Достав из ванночки крохотные башмачки, она протянула их мне, легкие, как бабочка.

Мне вспомнился тот день, когда мама уехала в больницу, а вернулась домой уже без будущего малыша. Его больше не было.

— Я должна была давно с тобой поговорить. Но боялась сглазить. — Она потерлась щекой о пушистого кролика. — До чего мягкий. — Она протянула игрушку мне. — Потрогай.

Я тоже потерлась щекой о кроличью спинку.

Она показывала мне подарки, помню коробочку с серебряной погремушкой, которая лежала внутри в ватном гнездышке.

— Теперь я не буду ничего от тебя скрывать. Договорились? — Она положила мне на плечо руку.

Я замерла, отшатываться совсем не хотелось. Этот ее жест означал, что она теперь считает меня своей. Но я все-таки отшатнулась, потому что накатила обида на всех их, за идиотские ухмылки, за лицемерие.

Взяв в руки распашонку, Ребекка нахмурила брови и продолжила:

— Поэтому я хочу сказать, что от твоей мамы приходили письма. И ты должна их получить.

Я вытаращила глаза.

— Она писала тебе и Мике. Писем несколько. Твой отец решил, что лучше подождать, когда ты немного подрастешь, а Мика… в общем, когда он меньше будет сердиться.

Она глянула на свой живот, провела по нему ладонью.

— Я пыталась отстраниться, не вмешиваться. Я ведь тебе не мама, и мне трудно определить, что и как надо. Понимаешь?

У меня сдавило виски и свело мышцы живота.

— Папа спрятал их, но я знаю куда.

Ребекка пошла к себе в спальню. Я ждала, стоя на месте как истукан. Она принесла большой коричневатый конверт.

— Прости, Вирджиния Кейт. Впрочем, едва ли такое можно простить.

Я схватила протянутый конверт. Внутри лежало несколько писем, перевязанных красной лентой.

— Почему он их спрятал? Они мои.

— Лапуля, твой папа… он… — Она запнулась и вздохнула. — Все верно. Письма действительно твои, он не имел права прятать их от тебя.

— Ненавижу его! Он теперь не мой папа. Он теперь только болтает всякие глупости и пьет эту свою крепкую вонючую гадость! И никто не сказал мне про ребенка. Как будто я тупая малявка! Все смотрели на меня так, будто меня вообще нет, а я есть, есть!

Я убежала к себе, зарылась лицом в розовую подушку. Так запыхалась, что не могла дышать, и забухало в голове. Немного остынув, села и стала читать письма, все подряд.

Мама писала, что у нее появился друг, Харольд. Мама писала, что продала «рамблер» и купила «шевроле». Мама писала, что миссис Мендель желает мне счастливого Рождества и поздравляет с Новым годом. Мама спрашивала, куда подевались ее помада, пудра и щетка для волос, «ты с собой утащила, да?». Мама писала, что тетя Руби передает привет. Мама писала, что я должна попросить у папы денег.

А последнее ее письмо было таким:

Дорогая Вирджиния Кейт, как ты, детка? У меня все хорошо. У Энди тоже все хорошо. Он подрос. Ты тоже наверняка подросла. Как там Мика? Наверное, уже совсем большой. Очень бы хотелось, чтобы вы иногда приезжали. Хотя понимаю, что этому не бывать. Только если вдруг вашему папе понадобится сбагрить вас обратно. Так что же он? Пусть приедет, пусть вернет моих маленьких, вернет в родной ваш дом, дети. Но он же эгоист, думает только о себе! Это он виноват в том, что мы все никогда больше не будем вместе. Это он виноват в том, что я никогда больше не увижу тебя и Мику, никогда. А ты никогда не увидишься с Энди, с маленьким своим братиком. И все потому, что твой папа не желает опомниться, включить мозги. Он один во всем виноват, так и знай, Вирджиния Кейт. Я бы позвонила, но телефон отключили (скажи об этом папе, можешь и письмо показать). Наверняка у тебя теперь полно всего, всяких чудесных вещиц. Игрушек наверняка даже больше, чем у Энди. А модных одежек, возможно, больше, чем у меня. Наверняка эта женщина покупает тебе все и думает, что она что-то, а сама совсем не то, что она думает. Правда, духи у нее наверняка тоже хорошие. Мне кажется, мы с Харольдом поженимся и уедем в Париж. Не забывай меня.

Мама

Я прочитала письмо четыре раза: а вдруг что-то пропустила или не так поняла? Нет, все я поняла правильно.

Энди присылал мне листки из тетрадей и раскраски, но было и одно настоящее письмо: