Над Черемошем - [75]

— Бегите вниз!

Василь вскочил на лошадь и погнал ее навстречу Бундзяку. А Вацеба, держась в тени, петляя, побежал по крутому берегу Черемоша.

— Чего так долго возился? — Бундзяк, лихо сидя в седле, выезжает на дорогу.

— Как раз во-время, пане податковый экзекутор!

Бундзяк, как ворон, трепыхнулся в седле, и над головой коня взлетел автомат.

— И верно, во-время!

Бандит нажал на спуск, но выстрела не последовало.

И вдруг Бундзяку точно переломило хребет — согнувшись, он дернул за поводья и, колотя коня прикладом автомата, погнал его вверх.

— Не уйдешь, пане податковый экзекутор! Теперь не ты, а я караю.

Конь, вытягиваясь в бешеном галопе, птицей летит по извилистой горной дороге. Все сильнее звенят копыта, высекая гроздья искр, все уменьшается между всадниками зубчатая гребенка теней. Бундзяк, взвизгнув, полуобернулся, рука его с зажатым «вальтером» твердо, почти в одну точку, выпустила всю обойму.

Под Василем зашатался конь, и над его гривой яростно замелькали огоньки.

— Ой, спасите! — простуженно завопил Бундзяк.

Он резко покачнулся, сближаясь со своей тенью, но сразу же выровнялся, со страхом притронулся к раненому боку, выхватил из-за пояса топорик и принялся колотить им коня.

Заслышав выстрелы и крик Бундзяка, бандиты повернули коней и, пригибаясь к гривам, во весь дух помчались в горы. В узорах теней задымилась лунная пороша, замерцали синие стены деревьев, словно размытые игрой лучей.

— Я же говорил — милиция! Говорил же! — губы Палайды кривятся, и он плетью выбивает из лошади последние силы.

— Сколько твердили — не дразни фортуну, если она повернулась к тебе спиной… Но, но! Чтоб тебе до утра сдохнуть…

— Не бойся, сдохнет, — угрюмо пообещал Качмала.

— А Бундзяк словно и не замечал, что с каждым днем труднее выползать из подполья. Вот и доигрался.

— Может, удовлетворятся паном атаманом, не погонятся за нами, — проговорил Качмала, безуспешно силясь перегнать Палайду.

— Хорошо бы! — вздыхает тот, подбирая новые слова; ему хочется говорить, не переставая; страх раздирает когтями грудь, расслабляет тело, даже дышать становится трудно. — Но! Чтоб тебе еще жеребенком сдохнуть… Ой, что это?!

На крохотной прогалинке что-то зашевелилось, и он метнулся назад, так осадив коня, что едва не вылетел на дорогу.

— Полоумный! — выругался Качмала. — Это же высокие пни.

Верно, как он мог забыть? Тьфу! От пота даже одежда взмокла… Свой и конский пот въедается в липкую кожу, резкий дух его бьет в раздутые ноздри.

— А может, возьмем пониже, тропой?

— Тьфу на твою голову! — возмущается Качмала. — Бубнишь, словно перед несчастьем.

— Хоть ты не каркай!

Палайда подъезжает к прогалинке и только тут замечает, что конь под ним шатается, а с разодранных лошадиных губ срываются клочья кровавой пены. Соскочить бы на землю, дать лошади отдых, но затекшие ноги словно вросли в мокрую шерсть.

Страх Палайды передается и Качмале. Задевая плечом за пихты, он внимательно смотрит вдаль, морщит лоб, и при взгляде на неживой блеск его глаз Палайда морщится. Он давно знает, что это приземистое тело, начиненное дурной болезнью, близко к распаду, но пусть оно уцелеет в нынешнюю страшную ночь.

— Может, и в самом деле повернуть на тропу? — задумчиво спрашивает Качмала.

— Тогда мы до утра не доберемся в убежище, — отвечает Палайда, в котором просыпается новое подозрение.

Качмала, презрительно смерив его неживым взглядом, плюет в кусты и бьет коня.

На прогалинке вспыхнули и погасли росы, словно развешанные гроздьями на ветвях. Впереди снова зашевелились какие-то тени.

— Ой, что это? — вырвалось теперь уже у Качмалы. Он поднял коня на дыбы, защищая себя от смерти его грудью.

Палайда почти машинально выпустил автоматную очередь и повернул в лес. Сзади что-то хлопнулось на землю, и под треск выстрелов мимо пронесся конь Качмалы. Он казался гигантом, чуть ли не вровень с вершинами пихт.

Качмала опередил Палайду. Перекрестившись, он наобум прыгнул с коня в обрывистый яр и камнем покатился в лес.

— Руки вверх! — с криком устремился за ним Борис Дубенко.

У Палайды механически поднялись руки, словно он вытянул их из плеч. Милиционеры стащили бандита с лошади, а Борис устремился за Качмалой.

— Стой, гад!

— Стою, только не стреляйте! — Качмала остановился, поднял было руки и вдруг молниеносно пустил в Дубенка очередь.

Но Борис во-время пригнулся, прыгнул и сильным ударом выбил у бандита из рук оружие.

— Ну, поднимешь теперь лапы?

— Не хочу, товарищ милиционер.

— Смерти захотел?

— А мне все равно умирать, — Качмала рванул ворот на груди, ткнул пальцами в свои язвы.

* * *

Горы, леса, небо — все вокруг срывается в какие-то невидимые пропасти. Как страшно уменьшается, ускользает мир! А мысли застывают, словно шевелятся не в мозгу, а в крутом тесте.

Конь упал под тем мальчишкой… Конь упал… Конь пал… Тьфу, что за патефонная пластинка! И вдруг земля заколебалась, перемещая на своей поверхности пьяную путаницу пихт. Неподалеку раздались выстрелы. Кто же теперь упал?..

Напрягши волю, Бундзяк приподымается на стременах, хватается за обрывки мыслей и, холодея, догадывается, что эта дорога — дорога гибели… То не звезды опустились над деревьями, то мигают ему страшные восковые свечи.