Над Черемошем - [72]
Того и гляди, пруды дадут по рыбине на трудодень, и это, ей-богу, недурно! — Юрий Заринчук любовно взвешивает на ладони широкого карпа, и рыбина больше радует его, чем золотой самородок.
— Так и я первые кирпичины взвешивал, — улыбается Савва Сайнюк. — Сам знаешь — глина, обожженная глина, а любуешься ею, как самоцветом. Вот житье!
— Житье! — соглашается Заринчук. — Какой же урожай у Мариечки?
— Небывалый! Плывут и плывут возы. А початки с мою руку. Так и смеются, желтозубые, любо глядеть.
Сперва из хаты выскакивает поросенок, за ним, размахивая скалкой, разъяренная Василина.
— Чтоб ты сдох! — Женщина колотит поросенка, и визг разносится по всему двору.
С улицы весело входят Юстин и Катерина.
— Опять молотьба?
— Вам смех, а мне горькие слезы. — Василина чуть не плачет. — Приготовила маку на базар, а это несчастье проклятое опрокинуло всю кадушку с маком в бадью, чтоб ему подавиться, чтоб ему околеть до вечера…
— Испортил всю коммерцию? — смеется Юстин.
— Молчи, а то и тебя скалкой огрею!
— Из меня все равно маку не выколотишь!
И чем раскатистее хохочет Юстин, тем больше сердится Василина. Наконец, плюнув, она швырнула скалку на поленницу дров, подошла к воротам и выглянула на улицу. Юстин и Катерина окрылись в дверях хаты.
— Опять поругались? — любезно осведомляется через плетень Палайдиха.
— Лучше бы уж ругались, а то смехом досаждают больше, чем руганью. Это что за подводы завернули сюда?
— Опять, наверно, колхозное на мельницу везут.
— Все на мельницу да на мельницу. А нам хоть бы пудик подбросили.
— Подбросят… на том свете угольков.
— Как здоровье, тетка Василина? — весело приветствует ее с воза молодой ездовой.
— Совсем бы хорошо, ежели бы ты мне, Михайлик, сбросил с воза хоть пуд зерна.
— А что ж, можно.
— Э?
— В самом деле.
Василина беспокойно огляделась вокруг.
— А никто не узнает?
— Никто. Ребята не скажут, — он оглянулся на усмехающихся возчиков. — Вот только бы Палайдиха не раззвонила на все село.
— Она словечка не проронит… Так что вы мне даете? — И Василина, еще не доверяя, подошла к возу.
— Что? Ну хоть бы вот этот мешок.
— Целый мешок?
— А чего ж делить его. Донесете?
— Отчего ж нет!
— Я знаю — вы не раз по врачебным кабинетам ходили.
— И они мне, милый, так пособили, что я теперь могучая, как гром на полонине.
— Ну, раз так — несите.
Василина, согнувшись, подхватывает на плечи мешок и, как молодая, бегом несется в чулан под одобрительный хохот возчиков и Юстина с Катериной, которые, стоя на пороге, наблюдают всю сцену.
— Михайлик, а может, ты и мне мешочек скинешь? — подходя к возу, просит Палайдиха.
— Нет, не скину.
— Что же я, хуже Василины? — Палайдиха багровеет от гнева, не замечая, что соседка уже возвращается к воротам с пустым мешком.
— Что ж, и хуже!
— Хуже? А вот я побегу к Сенчуку и все ему расскажу! Слышишь?
— Бегите хоть в тартарары!..
— Будешь ты меня помнить! — Палайдиха кинулась прочь, а Михайлик широко растворил ворота, и воз въехал во двор Рымаря.
— Михайлик, ты что делаешь? Люди же увидят… Михайлик! — закричала, оторопев, Василина.
— И пускай все видят! Это мы вашей семье трудодни привезли! Ешьте на здоровье!
Женщина окаменела от неожиданности. Вокруг поднялся хохот.
— Что ж это делается? — наконец вырвалось из груди Василины.
— То делается, что я тебе во все агитмассовые вечера до первых петухов втолковывал. Поняла теперь, что такое советская власть? — гордо объясняет Юстин, наконец победивший жену в нелегкой дискуссии.
— Так, так, — словно спросонок говорит Василина, и вдруг в глаза ее заползает страх. — Юстин, а может, это не зерно, а агитация?
— Есть у тебя, старуха, что-нибудь вот тут? — Рымарь постучал пальцем по лбу.
Но и этот красноречивый жест не успокоил женщину. Поправив платок, она метнулась в чулан, заперла его на замок, сунула ключ за пазуху и выбежала на улицу. Тут ее голова завертелась во все стороны, а глаза раскрывались от удивления все шире и шире, она готова была и плакать и смеяться.
По всему селу растекались подводы, нагруженные мешками. Ездовые, придерживая груз, выступали, как женихи, останавливались у ворот и обнимались с веселыми хозяевами.
Гуцулы, гуцулки и гуцулята встречали праздник своего нового труда, прислушиваясь к радостному говору села и звону зерна.
Вот посреди двора растерянно стоит Савва Сайнюк.
— Никогда еще моя хата не видала столько хлеба. Куда же я его сложу? На чердаке тесно.
— Новые заботы! — смеются ездовые. Они весело залезают на чердак, и он поскрипывает, прогибается под их ногами. — И впрямь нельзя сюда хлеб засыпать, — хмурятся парни. — Что делать?
— А вы, детки, снесите его в хату, что же делать человеку?
Гуцулы засмеялись, схватили первый мешок, и зерно обрызгало золотом все сени.
— Не посыпáли[26] еще у вас так, дедушка?
— Не посыпáли, — глаза старика подернулись влагой.
Застыв у дверей, он с недоверием наблюдает, как его хата по самые окна заполняется зерном. Может, это сон? Проведешь рукой по лбу — и развеется, как туман: по долине.
А когда возчики уехали, старик еще раз осмотрел свое добро, снял старенькие, порыжевшие сапоги, вымыл натруженные ноги и сел на порог, задумчиво перебирая руками силу земли.
В книгу вошли два произведения выдающихся украинских советских писателей Юрия Яновского (1902–1954) и Михайла Стельмаха (1912–1983). Роман «Всадники» посвящен событиям гражданской войны на Украине. В удостоенном Ленинской премии романе «Кровь людская — не водица» отражены сложные жизненные процессы украинской деревни в 20-е годы.
Автобиографическая повесть М. Стельмаха «Гуси-лебеди летят» изображает нелегкое детство мальчика Миши, у которого даже сапог не было, чтобы ходить на улицу. Но это не мешало ему чувствовать радость жизни, замечать красоту природы, быть хорошим и милосердным, уважать крестьянский труд. С большой любовью вспоминает писатель своих родных — отца-мать, деда, бабушку. Вспоминает и своих земляков — дядю Себастьяна, девушку Марьяну, девчушку Любу. Именно от них он получил первые уроки человечности, понимание прекрасного, способность к мечте, любовь к юмору и пронес их через всю жизнь.Произведение наполнено лиризмом, местами достигает поэтичного звучания.
В романе «Четыре брода» показана украинская деревня в предвоенные годы, когда шел сложный и трудный процесс перестройки ее на социалистических началах. Потом в жизнь ворвется война, и будет она самым суровым испытанием для всего советского народа. И хотя еще бушует война, но видится ее неминуемый финал — братья-близнецы Гримичи, их отец Лаврин, Данило Бондаренко, Оксана, Сагайдак, весь народ, поднявшийся на священную борьбу с чужеземцами, сломит врагов.
Роман-хроника Михаила Стельмаха «Большая родня» повествует о больших социальных преобразованиях в жизни советского народа, о духовном росте советского человека — строителя нового социалистического общества. Роман передает ощущение масштабности событий сложного исторического периода — от завершения гражданской войны и до изгнания фашистских захватчиков с советской земли. Философские раздумья и романтическая окрыленностъ героя, живописные картины быта и пейзажи, написанные с тонким чувством природы, с любовью к родной земле, раскрывают глубокий идейно-художественный замысел писателя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Много десятилетий прошло после Великой Отечественной войны… Но никогда не заживут раны в сердцах и душах участников жестокой битвы за право жить, любить, надеяться и верить, в памяти тех, кто стал наследником Великой Победы. Мы преклоняемся перед мужеством людей, прошедших через то страшное пекло. И мы благодарим тех, кто несет в будущее правдивую память о подвиге наших предков.Закончив 1961 году роман «Большая родня», Михаил Стельмах продолжает разрабатывать тему народа и величия его духа, тему бессмертия народной правды, что побеждает и в войне, и в послевоенной тяжелой жизни.В романе «Правда и кривда» рассказывается о жизни украинского села в последние годы войны и в первое послевоенное лето.Автор показывает также богатырскую устойчивость и выдержку воинов на фоне адских испытаний: «Огонь был таким, что в воздухе снаряды встречались со снарядами, мины с минами, гранаты с гранатами».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».